Возлюбленный Смерти

По мотивам скандинавских легенд.

Говорят, во мраке ночей не могут родиться светлые чувства, что тот, кто сам был рожден во тьме, никогда не принесет света другим. Одинокое дитя, оторванное от материнской груди, разлученное со своим трижды проклятым отцом. Я была еще совсем юной, когда Один узнал о нашем существовании – моем и моих старших братьев. Отец долго скрывал нас, наверное, знал, что все так и произойдет, но кто-то донес о нас Всеотцу.

Родителей не было рядом, когда асы пришли за нами в Йотунхейм. Тогда я еще не представляла, зачем нас забрали и привели во дворец Асгарда. Помню, как оборачивались асы и асиньи, пока меня и братьев вели к Одину, ужас и смятение в их глазах. Помню, как Всеотец взглянул на нас недобрым взглядом и некоторое время хмуро молчал. Тогда, ослепленная роскошью и блеском дворца, я даже устыдилась своего простенького платья и растрепанных волос. Мне показалось, что именно неопрятным видом я вызвала гнев царя. А потом я случайно отвела взгляд и увидела его…

Он сидел в кресле подле трона Одина и на вид был одного со мною возраста, совсем юный, бесконечно красивый ас, излучавший лишь свет и тепло. Взгляд его бархатных глаз был устремлен на меня, но был спокоен и бесстрастен. Светлые одежды, длинные волосы, ниспадавшие до плеч. Я сразу же догадалась, что он был одним из принцев.

Бальдр. Сын Одина и Фригг, младший единокровный брат громовержца Тора. Перед ним я была лишь жалкой бледной тенью. Увидев его, я забыла даже об Одине, который рассматривал меня грозным взглядом. В ту минуту мне показалось, что вокруг как из-под земли, начали вырастать светлые побеги нежных цветов, которых становилось все больше и больше и которые живой стеной отгородили нас от всех остальных. Остались только я и юноша с бархатными бесконечно добрыми глазами…

Но, слабая иллюзия рассеялась, словно туман, лишь только раздался властный голос Одина. Моя судьба и судьбы моих братьев были решены. Старшему брату Фенриру, который был рожден волком, Один пока позволил остаться в Асгарде, но приказал асам зорко следить за ним. Тогда он еще был ласковым волчонком и не вызывал особых опасений. Среднего, Йомурганда, который был змеем, Один низвергнул в мировой океан Мидгарда. Когда же очередь дошла до меня, Всеотец навел на меня острие своего Гунгнира.

– Ты будешь отправлена в самый нижний из миров! – уверенно провозгласил он. – И там станешь хозяйкой царства мертвых, куда будут попадать лишь те из людей, кто умрет собственной смертью или от болезней. Стеречь вход в твое царство будет злобный пес, а служить тебе будут девы-рабыни. Отныне и навеки ты, Хель, будешь править Хельхеймом и больше не вернешься в мир живых!

«Больше не вернусь?! Больше никогда не вернусь в мир живых?! – забилась в моем мозгу судорожная мысль. – Но почему?! За что?!»

Словно в надежде на спасение я посмотрела на светлого принца – Бальдр был по-прежнему бесстрастен. Ни один мускул не дрогнул на его красивом лице при оглашении приговора. Вокруг нас больше не было стены из цветов, только мрачная реальность, которая накрывала меня с головой.

Последнее, что я увидела прежде, чем по приказу Одина тьма окутала меня и унесла в свою бездну, были глаза отца, вбежавшего в зал. Он опоздал. Он не успел спасти нас!

«Прощай, отец! – беззвучно прокричала я. – Не ищи меня! Никогда не приходи в мой мир! Живи вечно!»

             ***

Время в Хельхейме течет медленно. Хотя, наверное, здесь и вовсе нет времени. В мрачном мире тлена и смерти нет смысла измерять часы и минуты. Только тихое пение дев и жалобное бормотание усопших способно нарушить мертвенную тишину. Ведь сюда приходят лишь те, кто умер от старости или от болезней. Здесь нет отважных воинов, падших в бою, так как их души уносятся валькириями в Вальгаллу. Боль и страдания, вот удел этого мрачного туманного мира, который уже многие столетия является моим пристанищем. Здесь нет ни дня, ни ночи, только вечный сумрак, лишь изредка нарушаемый приходом новой души, когда открываются ворота Хельхейма, и мягкий свет снаружи ненадолго проникает в мое темное пространство.

Почти все время я брожу по просторам обители мертвых, вглядываюсь в каждую душу и читаю в ней ее судьбу. Я вижу боль каждой из них, их тоску и страдания. Для них для всех я – чудовище, которое повелевает тьмой и которому они призваны служить. Но на самом деле никто из них мне не раб. В свои объятия я принимаю каждого усопшего, успокаиваю, баюкаю в колыбели забвения.

Только им неведома моя тоска и мое одиночество, что порой заставляют меня бежать прочь от их шепота и жалобных причитаний. В такие минуту я возвращаюсь на свой трон, где сижу долгие часы, и как тысячи раз до этого печальный голос девы, поющей о скором Рагнареке, успокаивает меня, усыпляет взбунтовавшиеся мысли.

 

***

Мой пес Гарм начинает беспокойно ворчать и кружится на месте. Даже находясь далеко, я слышу его и открываю глаза. Пение стихает, и одна из дев склоняется передо мной в поклоне.

Кто-то пришел! Но почему ворота не раскрываются по своему обыкновению и не впускают душу? Может, усопший еще не понимает, куда он попал?

Рабыня просит меня саму встретить новоприбывшего. Она выглядит растерянно, и я соглашаюсь. Торопливо я преодолеваю то расстояние, что отделяет мой дворец от ворот, и чем ближе я, тем сильнее все сжимается у меня внутри. Больше нет сомнений, тот, кто нарушил уединение Хельхейма не мертвец! Но какой живой посмел явиться сюда? Видимо, этот несчастный не ведает о том, что тому, кто попадает в мое царство, нет обратной дороги.

У ворот я с трепетом замираю, а потом выхожу навстречу гостью. Он стоит спиной, но я уже знаю, кто это. Он оборачивается, и я с трудом сдерживаю слезы. Меньше всего мне хотелось бы видеть именно его в проклятом Хельхейме! Мой отец!
«Не подходи! – мысленно кричу я. – Не приближайся к воротам! Не позволь тьме поглотить тебя!»

Гарм жалостно скулит, припадает к земле и прижимается в моей ноге. Я ласково тереблю загривок злобного пса, который в ту минуту кажется игривым щенком. Отец смотрит на меня и улыбается. Его зеленые глаза полны тоски, а огненно-рыжие волосы взъерошены. Я вижу, что он совершил долгий и тяжелый путь вниз по ветвям Иггдрасиль.

– Почему Модгуд пропустила тебя? – неожиданно спрашиваю я.

– Она увидела, как сильно я хочу встретиться со своей дочерью, - отвечает он. – Как сильно я тоскую по ней.

Я смотрю на отца и молчу. За долгие тысячелетия во мне накопилось столько всего, что бы я хотела ему сказать, поэтому я не знаю с чего начать.

– Хель! – протягивает он ко мне руки. – Моя девочка!

Я знаю, что я его единственная дочь. Молодая жена Сигюн подарила ему двоих сыновей. Мои единокровные братья. Я иногда видела их, сквозь звездное небо, когда они подходили к краю Бифрёста. Они очень красивы, зеленоглазые, как отец, и темноволосые, как мать.

Бесконечность во мраке Хельхейма научила меня хоронить собственные чувства и ощущения, но в эту минуту я скидываю с себя оковы тлена и уродства. Отец смотрит на меня, и я вижу, как светлеет его лицо. Ведь перед ним стоит уже не чудовище, наполовину похожее на иссохший труп. Это снова я, его дочь в своем истинном обличии, юная и прекрасная, с вьющимися волосами с рыжеватым отливом.

Я больше не сдерживаю своих эмоций и падаю в объятия отца. Я стараюсь не замечать шрамы вокруг его губ, но чувствую, как он дрожит всем телом.

«Отец! Ты все-таки нашел меня! Ты пришел ко мне!»

Локи прижимает меня к груди.

– Прости! – повторяет он. – Прости! Тебя не должно было здесь быть! Скажи, чего ты хочешь больше всего на свете? – неожиданно спрашивает он. – Я сделаю все, что угодно!

Я отстраняюсь и с минуту смотрю на него. Неожиданно у меня перед глазами становится далекое воспоминание: прекрасный принц с бархатным взглядом, сидящий подле отца.

– Бальдр! – шепчу я. – Где он сейчас?

– Бальдр? – в глазах старого плута скользит удивление. – Сын Одина?

– Да! – киваю я в ответ.

– В Асгарде, наверное, нет аса счастливее него, - горько усмехается мой отец. – Самый чистый, самый светлый бог, оберегаемый своими царственными родителями, он отгорожен от всего темного и злого.

– И у него есть жена?

– Да, Нанна. Но почему ты спрашиваешь о нем?

Я молчу, опустив глаза, но отцу уже не нужны объяснения. Хитрый Локи и так уже все понял.

– Он будет твоим, - уверенно произносит он, и его израненные шрамами губы кривит коварная усмешка. – Даже если для этого прекрасному Бальдру придется умереть.

– Но ведь он сын Одина, - качаю я головой. – Царь Асгарда никогда не оставит его здесь.

– Если он и пришлет кого за ним сюда, в царство мертвых, он все равно ничего не добьется, - глаза Локи горят огнем. Ради дочери он готов совершить против асов еще одно преступление.

Я смотрю на отца с надеждой и благодарностью. Я уже знаю, что украшу для возлюбленного самое лучшее место в Хельхейме – свой трон. Я буду петь, и от голоса моего из тлена и мрака будут расти светлые цветы. Я уберу ими мрачный чертог своего дворца, что сотни лет служил мне пристанищем. Я буду танцевать для светлого принца, и каждое движение будет дарить мне счастье.

– Отец! – протягивая к нему руки, шепчу я. – Ты сделаешь это для меня?!

– Сделаю, - уверенно кивает повелитель озорства. – Или я – не Локи.

Он снова улыбается и тянется обнять меня. Я льну к его груди и вспоминаю, что ему пора уходить. Незачем ему задерживаться там, где обитают мертвецы.

– Иди! – ласково прошу я. – Иди, а я буду ждать здесь!

Он проводит рукой по моим волосам и целует в лоб.

– Ты заслуживаешь гораздо большего, моя девочка! – произносит он прежде, чем отправиться в обратный путь. – В день Рагнарека мы снова будем вместе!

Я не отвечаю, но знаю, что он прав.

 

***

Каждый новоприбывший видит меня в моем истинном обличии – молодой и красивой. Каждый усопший жаждет оказаться в моих объятиях, ведь они даруют покой и избавление от боли. Бархатные глаза принца смотрят на меня с удивлением и недоверием, самые прекрасные глаза в девяти мирах. Он еще не осознал до конца, что умер благодаря уловке моего отца. Я властна над собственной внешностью. Для Бальдра я всегда буду красивой, в легком платье, с волосами, разлетевшимися локонами по плечам. Я обнимаю его, чтобы снять боль в груди от раны, нанесенной веткой омелы, и веду к украшенному трону в своем дворце. Мой принц по-прежнему молчит в смятении – не этого ожидал он увидеть в темном царстве мертвых.

– Ты – Хель? – неожиданно вопрошает он.

– Да, - киваю я в ответ. – Я счастлива видеть тебя здесь, мой принц.

Он по-прежнему растерян.

– Чей это трон? – спрашивает он.

– Твой, мой принц! – восклицаю я. – Я украсила его для тебя!

Бальдр смущенно смотрит на меня. Я понимаю, что он вспоминает свою жену. Но Нанны пока нет в моем царстве, а значит, он принадлежит мне. Я беру его за руку и усаживаю на устланный цветами трон. Бальдр изучает меня внимательным взглядом. Даже мертвенно бледный, он невероятно красив. Я сажусь на ступень у его ног и улыбаюсь. Теперь мне больше не тягостно дожидаться Рагнарека в мрачном Хельхейме. И даже если Один попытается отобрать у меня своего сына, я знаю, что отец найдет способ помешать ему.

 

***

Говорят, во мраке ночей не могут родиться светлые чувства, что тот, кто сам был рожден во тьме, никогда не принесет света другим. Но верящий в это никогда не ведал чужих страданий. Он не заглядывал в глаза одиноких душ, не уносил с собой их боль, он никогда не любил и не проносил сквозь тысячелетия этот маленький лучик тепла.

Иногда я выхожу за ворота Хельхейма и смотрю сквозь звездное небо. Иногда я вижу своего отца, стоящего на краю радужного моста. Я улыбаюсь, и он видит мою улыбку, и он знает, как сильно я ему благодарна...