Безумие

             Когда мой друг потерял рассудок, в это не мог поверить никто. И, в первую очередь, я. Потому что из нас двоих «психом», «маньяком» и «параноиком» был я, а он всегда был «нормальным», «рациональным» и «разумным». Но именно этот разум, в конце концов, и подвел его, безвозвратно покинув и бросив своего хозяина на произвол судьбы.

Друзья настоятельно советовали отправить его в клинику, но я не сумел этого сделать. К тому же мой друг не был буйным и совершенно не представлял опасности ни для меня, ни для общества. В целом он не особо отличался от обычных людей, за исключением того, что жил в своем мире – мире, где была Иззи…

Иззи – это Изабелла Жирарде, молодая девушка с непонятным амебным характером из серии «сама-не-знаю-чего-хочу», гипертрофированным эгоизмом, неясными целями и, на мой взгляд, не слишком привлекательной внешностью. Думаю, излишне рассказывать о том, что мы никогда не питали друг к другу особой симпатии. Она всегда считала меня законченным неврастеником, а я ее – безнадежной тупицей. А после того, как мой друг лишился трезвости ума именно по вине этой мадемуазель Люблю-Только-Себя, я и вовсе перестал считать ее личностью.

Боже, о чем это я?! Какая личность?! Иззи Жирарде никогда не обладала ничем, хоть немного напоминающим личность. Она только всячески корчила из себя изысканную аристократку с утонченным вкусом, но на самом деле даже издали не приближалась ко всем этим понятиям. Если бы у Иззи действительно был утонченный вкус, она бы никогда не отвергла моего друга. Не отвергла и не бросила бы тем самым в самую пучину безумия.

О том, что он потерял рассудок, я узнал первый. Точнее я был первым, кто заметил, что с ним творится что-то неладное. В тот день, когда он начал рассказывать мне о том, что Иззи изменила свое отношение к нему, что они встречаются и проводят много времени вместе, я замер на месте, как вкопанный. Они не могли встречаться с Иззи – вышеупомянутая особа к тому времени уже давно укатила на Юг к своему дяде, который в порыве то ли щедрости, то ли идиотизма подарил ей небольшой особняк в Ницце. Конечно же после такого подарка оставаться в холодном климате Парижа мадемуазель Жирарде не было никакого резона. И потому, когда спустя месяц после того, как Иззи начала предаваться всем радостям жизни на Лазурном Берегу, мой друг рассказал мне о новой встрече с ней, при том, что города он не покидал, в моем мозгу зажегся красный сигнал тревоги. Дальше было хуже. Его фантазии быстро прогрессировали, и неделю спустя он уже не мог отличить реальность от собственного вымысла. Он жил Иззи, встречался с ней, дарил ей цветы и дорогие подарки, занимался с ней любовью, прогуливался по берегу Сены, ну и все в этом духе. И не при каких условиях не верил в то, что это происходило исключительно в его воображении. Он просто помешался, свихнулся. Человек, который столько раз помогал мне, успокаивал, давал разумные советы и ограждал от самый безумных поступков, превратился в полоумного! И все это по вине какой-то вертихвостки!

В конце концов, я забрал друга в свою квартиру, продал его дом и истратил все вырученные деньги на лучших парижских психиатров. Но ничего не помогло. Вердикт врачей был неумолим – моему другу было уже не помочь. Мне не оставалось ничего другого, как смириться и поддерживать фантазии друга, слушать рассказы о его романтических встречах с возлюбленной, поддакивать и отворачиваться, когда меня начинали душить слезы. Видеть его в таком состоянии было очень тяжело. Иногда, когда он сильно возбуждался, начинал бегать по квартире и восклицать что-то несвязное, я давал ему успокоительное. Но это случалось редко. В основном он сидел в кресле у окна с блаженной улыбкой на лице и мечтал об Изабелле.

  Изабелла… Временами мне хочется убить это тщедушное самодовольное существо женского пола, призванное рушить чужие жизни. Иногда я даже задумываюсь о том, чтобы съездить в Ниццу и поддаться этому мрачному искушению. Но потом я вспоминаю о друге. Его бросили все, он никому не нужен: ни прежним знакомым, ни друзьям отца, который при жизни был весьма уважаемым и известным человеком. И если я сяду в тюрьму, его просто запрут в клинике для умалишенных, в комнате с белыми стенами, железной дверью и решеткой на единственном окне. Поэтому я и не еду в Ниццу, а предпочитаю беситься в бессильной ярости и заботиться о друге.

Мой друг красивее меня, гораздо красивее. Если бы он жил в веке этак в XVII, то, не сомневаюсь, вся женская половина Парижа бы у его ног. Иногда я представляю его в костюме того времени, с длинными локонами, в шляпе с перьями и шпагой на боку. Он был бы неотразим. Он и сейчас неотразим, особенно по сравнению со мной, непонятным темным пятном на его фоне. Однажды, пару лет назад, один знакомый сказал, что мой друг похож на ангела, а я – на демона. М-да… Интересно, а ангелы умеют терять разум? Этот, во всяком случае, его потерял и, увы, безвозвратно. А «демон» остался в здравом уме и трезвой памяти.

Плевать на то, что меня считают демоном. На самом деле этих самых демонов никто и в глаза не видел, так что еще неизвестно, кто в этом мире действительно исчадие ада. Вот возьмем, к примеру, Иззи… Нет, не буду о ней! Не хочу больше думать об этом бессовестном существе! Иначе во мне точно проснется демон, я не сдержусь и куплю билет на рейс до Ниццы. А потом мой друг окажется в психушке. Ну, уж нет! Этого мадемуазель Жирарде не дождется! 

***

Медленно выхожу из лифта и, порывшись в карманах, нахожу ключи от квартиры.

– Андре! – открываю дверь и вхожу. – Андре, я дома!

В ответ не доносится ни единого звука.

– Андре!

Куда же он делся? Уйти никак не мог – я запираю дверь снаружи, и вторых ключей у него нет. Снимаю пальто, швыряю сумку куда-то на пол.

– Андре!..

Направляюсь в его спальню и, открыв дверь, застываю на пороге. Мой друг лежит на постели абсолютно обнаженный и едва прикрытый простыней.

– Здравствуй, Себастьян! – на его лице играет лучезарная улыбка. – Жаль, что ты пришел так поздно. Иззи только что ушла. Но я передал ей твой привет.

Собираю в кулак всю свою волю, чтобы не сорваться и не зарыдать.

– Ничего, - с трудом выдавливаю из себя ответную улыбку. – Увижусь с ней в следующий раз.

Что-то делать! Надо что-то делать, а то рехнувшихся станет на одного больше! Начинаю деловито подбирать разбросанную по полу одежду Андре.

– Я сейчас приготовлю ужин, и мы поедим, - разглаживаю в руках рубашку друга, так, словно он ее уже не наденет.

– Хорошо, - он довольно потягивается в постели, а затем откидывает простынь и встает.

– Жду тебя на кухне.

Меня хватает только на то, чтобы всучить ему рубашку и ретироваться, захлопнув за собой дверь. В конце концов, моя психика далека от идеала. Я не могу видеть, как он меняется, как душевная болезнь пожирает и иссушает его изнутри. Для такого, как я, это слишком тяжелое испытание. Но я всячески стараюсь, чтобы Андре не почувствовал, что я начал избегать долгого общения с ним, что с утра пораньше, едва позавтракав, я убегаю на работу, которую по сути дела ненавижу, а вечером, после ужина, утыкаюсь в телевизор. Не важно, что смотреть. Главное, что Андре не начинает рассказывать про Изабеллу и свои встречи с ней.

Но в этот вечер от просмотра телевизора до огненного песка в глазах спасает приход Франсуа – нашего единственного общего знакомого, который не перестал общаться нами, узнав, что у Андре помутился рассудок.

Он, с присущей ему легкой улыбкой, выслушивает рассказ Андре о его романе с Иззи, поддакивает, шутит по поводу того, что скоро надо будет играть свадьбу и уводит меня на кухню для разговора тет-а-тет.

– Ему хуже!

Лицо Франсуа сразу же меняется, взгляд устремлен куда-то в пол.

– Знаю, - отворачиваюсь от него и насыпаю кофе в кофеварку.

– Может все-таки…

– Нет! – я резко оборачиваюсь к нему. – Врачи все равно отказались его лечить. Безнадежно! Помещение в клинику ничего не изменит! Просто Андре поймет, что его бросили последние друзья… Заперли в психушке!

– Ты хочешь, чтобы он продолжал жить с тобой? – Франсуа по-прежнему спокоен.

– Для него так будет лучше, - включаю кофеварку, прислушиваюсь к ее звуку.

– А для тебя?

– Что? – снова смотрю на Франсуа.

– У тебя ведь есть своя жизнь.

После этих его слов мне почему-то становится смешно. Наверное потому, что того самого, о чем он только что беспардонно посмел заикнуться, у меня нет.

– Что… у меня… есть? – переспрашиваю, давя нервный смешок.

В ответ он лишь окидывает меня скептическим взглядом.

– Когда я шел к вам, заметил вашу очаровательную соседку, - заговорил он. – Мы вместе ехали в лифте.

– Какую соседку?

– Себастьян, сколько у вас очаровательных соседок? – он скрещивает руки на груди.

– Моник что ли?

– Мадемуазель мне не представилась. Высокая шатенка с длинными волосами и блестящим взглядом.

– Ну да, - пожимаю плечами и отворачиваюсь, чтобы налить кофе. – Моник. А причем тут она?

После этого вопроса мне не следовало снова смотреть на Франсуа. Повернувшись, я столкнулся взглядом, который красноречиво говорил мне: «Ты полный идиот!»

Да, я идиот, а еще я псих и неврастеник. И это никого не касается, даже Франсуа.

– Твой кофе, - всучиваю ему чашку, беру свою и Андре и уверенно направляюсь в комнату.

Мой безумный друг в это время сидит в своем любимом кресле напротив окна и любуется темным небом. Я протягиваю ему кофе и устраиваюсь на соседний диван. Франсуа застывает где-то между дверью и серединой комнаты. Его скептический взгляд продолжает сверлить меня.

– Подумай о том, что я тебе сказал, - ставя на столик пустую чашку и удаляясь в коридор изрекает он.

– Я сейчас, - я бросаю Андре и плетусь вслед за Франсуа, чтобы проводить его.

Франсуа Лефевр старше нас с другом, но выглядит очень молодо. Он богат, всегда ухожен и одет с иголочки. Типичный метросексуал[1], неукоснительно следующий за веяниями современной моды. Но при всем этом, в отличие от меня, он выдержан, рассудителен и интеллектуален. Вполне ясно, почему он был близок с Андре – мой друг был человеком его круга, почти ни в чем ему не уступающим. А вот почему Франсуа стал водиться и со мной – для меня по-прежнему большая загадка. У нас с ним нет ни одной точки соприкосновения. Может это все ради бедного Андре? Вряд ли. Лефевр благоволил ко мне, когда мой друг был еще в трезвом уме. Значит, здесь что-то другое. Тем более мне непонятна его забота обо мне. И моей жизни, от которой, собственно, ничего не осталось… Нет, нет, нет! Даже не рассчитывайте, что я сейчас начну рассказывать историю своей жизни! И истории Андре вполне хватает.

Проводив Франсуа, возвращаюсь в комнату и смотрю на друга, который уже допил свой кофе и задумчиво вертит в руках пустую чашку. Я устало опускаюсь на диван, и мои глаза начинают непроизвольно искать телевизор, находят и впиваются в темный экран.

– Иззи не звонила? – неожиданно спрашивает Андре.

– Нет, - не задумываясь и все еще глядя в выключенный телевизор, отвечаю я. – Из Ниццы звонков не было.

– Из Ниццы? – он смотрит на меня полу испуганным, полу удивленным взглядом.

Устало оборачиваюсь и смотрю на друга.

– Прости, - вымучиваю на лице смущение. – Кажется, я все перепутал…

Звучит неубедительно, и Андре продолжает смотреть на меня непонимающим взглядом.

– Иззи уехала в Ниццу?

Вот он, момент истины! Господи, неужели в моем друге начинает пробуждаться рассудок?!

Поворачиваюсь и с минуту смотрю на Андре, силясь сделать выбор между тем, стоит ли сказать ему правду или поддержать его блаженное заблуждение.

– Да, она уехала в Ниццу, - слышу свой голос как будто со стороны.

Я ли это?! Я ли рассказываю Андре о том, что его обожаемая мадемуазель Сам Эгоизм укатила на Лазурный Берег?!

– Причем давно, - продолжает чужой голос.

Нет, это точно не я. Или я, только теперь во мне уже наверняка проснулся демон, а вместе с ним псих, маньяк и параноик. Демон-параноик! Господи, спаси мою душу!

 На лице Андре не шевелится ни единый мускул. Его открытые «ангельские» зеленые глаза впиваются в меня обескураженным взглядом. Пожалуйста, сделай то, что ты делаешь всегда. Замотай головой, скажи, что я сошел с ума, расскажи о том, как Иззи звонила тебе всего несколько часов назад, в крайнем случае, вскочи на ноги и начни метаться по комнате, только не смотри на меня. Не смотри на меня таким взглядом, будто молишь о помощи! Я ведь и так здесь. Я и так делаю и буду делать все, что в моих силах: заботиться о тебе, оберегать тебя, прятать от социальной службы, которая, наверняка, упечет тебя в клинику, как только разнюхает, насколько ты плох. Умоляю, Андре, не смотри на меня так!

В мучительном ожидании проходит минута, вторая. Что же я наделал?! Зачем стал говорить ему правду?! Зачем понадеялся на прояснение в его затуманенном разуме?! Вдруг ему станет еще хуже, и тогда психушки уже не избежать.

Напряжение доходит до предела. Мы сверлим друг друга взглядами, и оба не решаемся нарушить нависшую тишину. Где-то рядом с моим диваном на комоде тихо тикают часы. Спокойные, размеренные, неторопливые часы. Им невдомек, какие страсти сейчас бушуют в моей душе, как тяжело выдерживать взгляд обезумевшего друга. Ведь на самом деле я слабый, очень слабый. Ведь и мой разум сейчас висит на тонкой ниточке, и только она удерживает меня на грани между рассудком и безумием. Вот если бы здесь сейчас был Франсуа… Франсуа! Пальцы моей правой руки начинают лихорадочно шарить по дивану в поисках мобильного телефона, но тот, как назло, остался в кармане пальто. И угораздило же меня забыть его там! Нет, сейчас я уже не встану и не схожу за ним. Андре меня не отпустит. Он пригвоздил меня дивану своим бесхитростным светлым взглядом, почти парализуя все мое существо.

Неожиданно мой друг опускает глаза, и у меня возникает такое ощущение, будто меня пытали раскаленным железом и вдруг перестали. Едва слышно я выдыхаю и тоже опускаю голову.

– Почему ты сразу не сказал? – слышится печальный голос Андре.

– Не сказал?

Испытание не закончено.

– Почему не сказал, что Изабелла уехала?

Впервые за долгое время он называет ее Изабеллой, а не Иззи.

– Я… я… - слова застревают у меня в горле. – Я говорил… Но ты, наверное, забыл об этом.

Андре снова смотрит на меня. Я готов поклясться, что это не взгляд безумного!

– Ты что-то напутал, Себастьян, - вещает он в привычном, успокаивающем тоне. – У тебя все в порядке?

Вот те на! Кажется, он решил, что у меня поехала крыша!

– Нет, - отчаянно мотаю головой. – Не в порядке. Мне плохо, Андре! Очень плохо!

– Потому что я люблю Изабеллу?

– Нет! Не поэтому! Я никогда не был против Изабеллы! Даже, несмотря на то, что она безмозглая эгоистка! Даже несмотря на то, что она не любит никого, кроме собственной персоны! Мне плохо потому, что она бросила тебя! Бросила, несмотря на все твои чувства к ней! Бросила и уехала к своему богатенькому дяде, который подарил ей виллу, а может еще и яхту в придачу! И поэтому я ее ненавижу! Слышишь?! Я ее ненавижу!

Я чувствую, что срываюсь. Меня душат слезы, и я сползаю с дивана на пол, прижимаю руки к лицу и, сжавшись в комочек, начинаю рыдать.

– Я ее ненавижу! – повторяет мой глухой слабеющий голос. – Ненавижу, потому что она свела тебя с ума! Потому что она разбила твою жизнь! Ненавижу! Ненавижу!

Вот он – конец моего самообладания. Нервы не выдержали, сдали после долгих месяцев напряжения и переживаний. Я больше не в состоянии контролировать собственные эмоции, и все по вине этой Изабеллы. Иззи! Слышишь?! Я убью тебя! Обязательно приеду и убью! Как только Андре поправится и сможет заботиться о себе, я убью тебя! 

***

В комнате не горит свет. Совсем темно… Чувствую, что лежу в своей постели абсолютно обессиленный и измученный, веки словно налиты свинцом. Заставляю себя пошелохнуться, и чувствую, как мое тело отзывается глухой болью во всех суставах. Но, несмотря на это заставляю себя подняться и сесть на постели. Интересно, кто меня уложил? Андре?!

Встаю. Пошатываясь бреду на кухню. На ощупь зажигаю свет и наливаю в стакан немного прохладный воды. Она приятно освежает, словно вдыхает в меня новые силы. Оставляю стакан на столе и бреду в комнату друга. Странно, дверь открыта. Он никогда не оставляет ее открытой – воображает, что занимается любовью с Иззи, и лишним ушам и глазам здесь не место. Так почему же дверь открыта?

Останавливаюсь на пороге и щелкаю выключателем – комната пуста. Комната пуста… КОМНАТА ПУСТА! Андре!

После нескольких минут бешеных метаний я понимаю, что моего друга нет в квартире. Он ушел. Просто уложил меня спать, оделся, взял ключи из кармана моего пальто и ушел. А что здесь странного? Парижанин решил прогуляться по ночному городу: пройтись по берегу Сены, доехать до Елисейских Полей, может, посетить пару ночных клубов. Ага, как раз в компании воображаемой Изабеллы Жирарде! Господи, куда же он мог деться?!

На то, чтобы одеться у меня уходит минуты две – в 5 раз меньше, чем обычно. На то, чтобы выскочить из дома, сообразить, что у меня больше нет ключей, чтобы запереть дверь, вернуться, раскопать где-то в глубине ящика своего письменного стола дубликат, снова выбежать на лестничную площадку, запереть, наконец, дверь и на бегу чуть не врезаться в закрытые дверцы лифта – еще минут десять.

– Давай! Давай! Ну же! – наверное, уже в двадцатый раз жму на кнопку вызова лифта.

А который час? Так, часов на руку я, естественно, не надел, зато в кармане пальто должен быть мобильник. В ожидании лифта шарю в кармане. Вот он! Сейчас… Замираю на месте, увидев, что почти четыре утра, и едва не забываю о приехавшем лифте. Наконец возвращаю себя в реальность и влетаю в кабину.

Франсуа всегда ненавидел, когда его будят среди ночи. Вряд ли он был счастлив моему неожиданному появлению на пороге его пентхауса, тем более в таком состоянии.

После моего пятого упорного пинка в дверь, он появляется на пороге.

– Себастьян! Где охрана дома?! Где дежурный?! Как ты вообще…

– Андре исчез! – не дав ему возможности договорить, я вталкиваю его в квартиру. – Одевайся!

– Как это исчез? – у Франсуа такой вид, будто на него вылили ведро ледяной воды.

– Это я виноват! Моя вина!.. – давлю в себе зачатки новой истерики. – Его надо найти!

Лефевр, наконец, соображает, что к чему, и начинает лихорадочно одеваться.

– Быстрее! – не в силах ждать, я начинаю носиться взад и вперед по его шикарной квартире.

– Мебель не опрокинь! – кричит он мне вслед.

Наконец мы вдвоем спускаемся на первый этаж дома и выбегаем на улицу.

– Надо взять машину, - соображает Франсуа, и мы несемся в гараж. – Как думаешь, куда он мог отправиться?

– Понятия не имею! – от нервного перенапряжения меня лихорадит. – Обычно он любит гулять по берегу, иногда я беру его туда на прогулку. И ему часто кажется, что они гуляю там с Изабеллой.

– Хорошо, - кивает Лефевр.

Мы садимся в машину. Франсуа выруливает на дорогу, и мы оказываемся на скоростном шоссе.

– Ты ни в чем не виноват, - неожиданно произносит он.

Оборачиваюсь и удивленно смотрю на него.

– Но ты даже не знаешь…

– Ты не виноват. Ты и так делаешь слишком много. Ты взвалил на себя непосильную ношу. На самом деле тебе только кажется, что Андре безобиден. Он болен, Себастьян, болен и очень серьезно. Поэтому-то я и пытался убедить тебя отправить его в клинику.

– Но…

– Себастьян, - взгляд голубых глаз Франсуа спокоен и сосредоточен. – Иногда надо уметь принимать реальность такой, какая она есть. Не переживай, мы найдем его.

Я не нахожу, что ответить, и отворачиваюсь к окну. Мы уже подъезжаем к набережной. Франсуа сворачивает на тихую улицу и снижает скорость.

– Смотри внимательно, - приказывает он.

Я киваю и устремляю взгляд в темноту. В ту минуту я больше всего на свете хочу различить знакомый силуэт Андре. Я молюсь и почти плачу, прося вернуть мне друга. Ведь с ним могло случиться все, что угодно.

Едва забрезживший рассвет застает нас бесцельно бродящими по набережной Сены. Отчаявшись найти Андре у реки, мы с Франсуа объезжаем весь центр Парижа, но безрезультатно. Оставив машину, мы в полном бессилии бредем по парку вдоль берега Сены. Неожиданно на дальней скамейке в сером утреннем тумане мне мерещится знакомый силуэт. «Похож на Андре», - мелькает где-то в уголке моего мозга усталая мысль. «Да, похож, - вторю я сам себе. – Очень похож». Похож… Конечно этот парень, похож Андре… ЭТО И ЕСТЬ АНДРЕ!

На мгновенье останавливаюсь, как вкопанный, а затем делаю осторожный шаг по направлению к той самой скамейке. Еще один шаг. В страхе трясусь от мысли, что это галлюцинация, и сейчас мой друг растворится в тумане. Еще шаг. Андре! Ради всего святого, только никуда не уходи!

Осторожно приближаюсь и смотрю парню в лицо. У меня уже нет сомнений, что передо мной наша пропажа.

– Андре… - тихо, едва различая собственный голос, зову его.

В ответ «ангел» поднимает взгляд и встречает меня обезоруживающий улыбкой.

– Привет, Себастьян.

– Привет… - опускаюсь на скамью рядом с ним и краем глаза замечаю приближение Франсуа. Кажется, сейчас его состояние мало чем отличается от моего.

– Почему ты ушел? -  с моих губ срывается осторожный вопрос.

– Мне хотелось прогуляться.

Лефевр садиться рядом с Андре с другой стороны. Дружно молчим.

– Я вспомнил, - мой друг неожиданно нарушает утреннюю тишину.

– Что? – поворачиваюсь к нему.

– Я вспомнил, когда ты сказал мне о том, что Изабелла уехала в Ниццу.

– Вспомнил? – я отключаю все чувства и эмоции и превращаюсь в слух и рефлексы.

– Да, ты говорил еще несколько месяцев назад, - Андре делает паузу. – Не знаю, что случилось с моей памятью. Я позвонил ей сегодня.

– Позвонил? – понимаю, что выгляжу, как полный идиот, но мне на это откровенно наплевать.

– Да, именно, - мой друг поднимает руку, и я вижу в ней сотовый телефон. – Она сказала, что возвращается в Париж.

– Зачем? – интересуется Франсуа.

– Она сказала, что ее дядя проигрался в карты. Ему пришлось все продать, чтобы отдать долги, даже ее виллу. Так что теперь у нее ничего нет. Она собирается найти работу в Париже.

Мы с Лефевром переглядываемся, его глаза начинают блестеть так же, как и мои. Ага, мадемуазель Жирарде возвращается!

– Еще она спросила, хочу ли я все еще жениться на ней, - продолжает Андре.

– И что ты ответил? – даже не знаю, какого ответа боюсь услышать больше.

Мой друг смотрит на меня и довольно улыбается.

– Я сказал ей, что встретил другую девушку…

---

[1] Термин, обозначающий современных мужчин любой сексуальной ориентации, имеющих ярко выраженный эстетический вкус и тратящих подчас много времени и денег на совершенствование своего внешнего вида и образа жизни.