Танцы с призраками

             Мэри Ридл, агент по продаже недвижимости, окидывала нетерпеливым взглядом молодую особу, стоявшую посреди просторного холла. Она уже понимала, что девушка вряд ли выразит желание купить дом, но была достаточно тактична и воспитана, чтобы не торопить возможную клиентку. Однако пауза затягивалась, и миссис Ридл решила, что уже может позволить себе задать главный вопрос.

– Вы покупаете этот дом? – ее голос прозвучал вежливо, но при этом тон женщины был достаточно холоден, чтобы напомнить молодой особе о том, как нехорошо тратить чужое драгоценное время.

– Боюсь, я немного переоценила свои силы, - обернулась девушка. – Не думаю, что у меня есть столько денег.

– В таком случае, мисс Берилл, мне пора, - агент старалась казаться спокойной, хотя и была раздражена до предела.

Она не для того потратила почти 3 часа, показывая особняк и рассказывая его историю, чтобы потом услышать подобный ответ. Ей очень хотелось добавить, что о высокой цене можно было догадаться уже по фотографии в объявлении о продаже и не беспокоить ее, но миссис Ридл в очередной раз сдержало чувство такта.

– Вы позволите мне побыть здесь еще немного? – неожиданно попросила девушка. – Хотя бы полчаса? Мне очень нравится этот дом, и я хотела бы еще немного полюбоваться…

Мэри Ридл сделала глубокий вдох.

– К сожалению, мое время ограничено, мисс Берилл, - ледяным голосом произнесла она. – Кроме вас у меня есть еще и другие клиенты, которым необходимо мое внимание. Поэтому я вынуждена уйти, - она сделала паузу. – Если же вам так хочется полюбоваться, хотя это и не музей, то я позову горничную, которая поддерживает порядок в доме. Может быть, она позволит вам побыть здесь до тех пор, пока не уйдет сама.

– Я вам очень благодарна, - Элейн Берилл проводила взглядом агента, пока та развернулась на каблуках и решительным шагом направилась в сторону кухни. – Да свидания! – произнесла она ей вслед, хотя и понимала, что та вряд ли вновь удостоит ее своего внимания.

На самом деле Элейн с самого начала не собиралась покупать дом. Она прекрасно знала, что у нее не было средств, чтобы позволить себе приобрести роскошный особняк времен начала ХХ века, построенный в стиле эпохи ренессанса по заказу его первого хозяина, некоего мистера Артура Спенсера, который вложил в строительство чуть ли ни все свое состояние. Позже имение в пригороде Лондона перешло в наследство сыну Спенсера, Малькольму, который нисколько не заботился об особняке, считая его слишком скучным и старомодным. Поэтому его сыну, внуку сэра Артура, дом достался в весьма обветшалом состоянии, и он, в конце концов, продал его молодому человеку по имени Эвелин Геллард.

В сопровождении миссис Ридл Элейн медленно обошла все строение, комната за комнатой, вглядываясь в отделку мебели, картины на стенах и узоры ковров на полу. По словам агента, Эвелин Геллард полностью отремонтировал особняк, вернув ему былую красоту и величие. Он прожил в этом доме всего 10 лет, до тех пор, пока в летнее воскресенье 1975 года его жизнь случайно не оборвалась по вине нелепой автокатастрофы. В то утро он ехал в Лондон, к другу, когда перед ним на дорогу неожиданно вышла отбившаяся от стада корова. Геллард попытался свернуть, чтобы не сбить животное, но из-за того, что мчался на большой скорости, не справился с управлением. Автомобиль снесло в кювет, а аристократ, которому на тот момент было 34 года, погиб на месте.

После похорон родственники выставили дом на продажу, но с тех пор никто так и не решился купить особняк. Местные жители уже давно поговаривали о проклятье, но Элейн не верила в подобную чепуху, впрочем, как и дальние родственники Гелларда, которые периодически нанимали горничную и садовника для поддержания имения в порядке и не теряли надежды когда-нибудь его продать.

 Если верить словам Мэри Ридл, все в доме было расставлено именно так, как это было при жизни Гелларда, даже его фотографии, которыми изобиловали комнаты и холл. Эвелин обожал фотографироваться. Он словно предчувствовал, что ему было отмерено жить не так уж много, и потому стремился запечатлеть себя. В основном это были фотографии с молодыми женщинами. Геллард никогда не был женат, но всегда пользовался большой популярностью у противоположного пола. Поговаривали, что иногда он терял счет своим бесконечным подружкам и девушкам на одну ночь. У него было все, чтобы заполучить любую первую красавицу Лондона: безупречная внешность, природное очарование и значительное состояние.

Подойдя поближе к комоду у стены, Элейн остановила взгляд на одной их фотографий. Это был черно-белый снимок 1973 года, вставленный в покрытую, уже потемневшей бронзой, рамку. На нем Геллард был один. Он сидел в соломенном кресле на веранде и широко улыбался бесхитростной, почти детской улыбкой. Его волосы были слегка взъерошены ветром, а светлые глаза смеялись. Элейн взяла фотографию и поднесла ее поближе к глазам. Напротив Гелларда кто-то сидел, но она не могла разглядеть этого человека, только его колено, которое случайно попало в объектив. Или кто-то намерено порезал фотографию, чтобы скрыть гостя, который делил с Геллардом то приятное весеннее утро. В том, что утро было весеннем, Элейн не сомневалась. На снимке от руки было поставлена дата – 26 мая 1973 года.

– Извините.

Женский голос, раздавшийся за спиной девушки, заставил ее торопливо вернуть фотографию на место и обернуться. В дверях стояла женщина средних лет, которая мерила Элейн не слишком довольным взглядом.

– Вы, наверное, горничная? – с улыбкой поинтересовалась девушка.

– Меня зовут Кэтрин Бирн, - сухо ответила она. – Мисисс Ридл сказала, что вы хотите здесь что-то посмотреть, но боюсь, вам придется уйти. Это место не открыто для посещения, и, пожалуйста, ничего не трогайте.

– Я просто хотела… на минутку подняться еще раз в спальню, - попыталась воспротивиться Элейн. – Там…

– Я вам уже все объяснила. Прошу вас покинуть дом.

– Но…

– Мне очень жаль. Если вы не собираетесь покупать особняк, вам нечего здесь делать.

– Да, конечно, - сдалась Элейн. – Вы абсолютно правы.

Она подобрала свою сумку, которую оставила на диване, и медленным шагом пошла к выходу. По дороге она кинула беглый взгляд на журнальный столик. На нем лежала книга в старом переплете: «Численное дифференцирование» А. Маршалл.

– Книга Алана Маршалла! – как бы невзначай воскликнула Элейн. – Надо же, у меня тоже есть такая, осталась в наследство от отца. Он у меня был любителем математики, а вот я совсем нет, даже складывать в уме не умею.

Она улыбнулась, пытаясь завести с горничной непринужденный разговор, но женщина никак не среагировала и только взялась за ручку двери, чтобы закрыть ее за навязчивой гостьей.

– Скажите, эта книга принадлежала мистеру Гелларду? – не унималась Элейн. – Он, кажется, был знаком с мистером Маршаллом. Мой отец тоже был немного знаком с этим математиком. Они однажды встречались на каком-то приеме, - она остановилась на самом пороге. – Вы что-нибудь знаете об Алане Маршалле?

– Послушайте мисс…

– Берилл.

– Мисс Берилл, вам давно пора уйти!

Горничная едва сдерживалась, чтобы не вытолкать ее за дверь. И именно в это мгновенье Элейн решилась на то, что всегда считала самой крайней и самой неприличной мерой. Она вынула из кармана купюру в 50 фунтов и показала ее женщине.

– Я просто еще раз поднимусь в спальню – посмотрю одну фотографию, - глухо произнесла она.

С минуту Кэтрин Бирн переводила взгляд с денег на Элейн и обратно. Девушка была уверена, что она сейчас разразиться бранью и незамедлительно выгонит ее вон, но этого не случилась. Миссис Бирн спокойно взяла купюру и спрятала ее в карман.

– Идите за мной, - тихо произнесла она.

Ликуя в душе, Элейн поспешила за горничной. Поднявшись на второй этаж, она прошла в нужную ей комнату и остановилась. Спальня Гелларда была светлой и просторной. Центр комнаты занимала огромная кровать, покрытая гобеленовым покрывалом. Широкие окна обрамляли бежевые шторы с золотой отделкой, что приятно сочеталось со светло-коричневой старинной мебелью, а из центрального окна открывался чудесный вид на сад и бассейн.

Элейн медленно обошла комнату и остановилась возле секретера у стены. На полочках, как и более 30 лет назад, лежали уже пожелтевшие письма и чернильная ручка, словно только вчера небрежно оставленная своим хозяином. Элейн подошла к шкафу и резко распахнула его: на вешалках весели дорогие запылившиеся костюмы, сшитые по последней моде 70-х годов.

– Почему вы не убираете эти вещи? – она обернулась к горничной, которая стояла на пороге и наблюдала за ней. – Он ведь больше никогда, никогда их не наденет! – она закрыла шкаф и вернулась к секретеру. – И никогда больше не напишет ни одного письма! Зачем держать дом в неизменном виде уже почти 36 лет?! Может, именно поэтому никто и не хочет его купить?

– Вы хотели только посмотреть одну фотографию, - тихо напомнила ей миссис Бирн.

Не отвечая, Элейн подошла к тумбе возле кровати и взяла с нее снимок в железной рамке. Он был очень старый и, возможно, датировался еще в 60-ми годами. На нем были запечатлены два молодых человека. Один – Эвелин Геллард. Он стоял на пешеходной части Тауэрского моста, прислонившись к перилам, как всегда одетый с иголочки, и широко улыбался. Второй смотрел в объектив фотоаппарата полу боком. Его лицо было спокойным и сосредоточенным. Он не улыбался, но в глазах искрилось нечто светлое и неуловимое. Обоим было не больше двадцати пяти.

– Зачем вы пришли в этот дом?

Услышав голос горничной прямо за собой, Элейн вздрогнула.

– Что? – обернувшись, рассеянно переспросила она.

– Зачем вы пришли сюда? – повторила свой вопрос миссис Бирн. – Что вам от них нужно? – она указала глазами на фотографию в руках девушки. – Они ведь оба уже давно в лучшем мире. Почему бы не дать им спать спокойно?

Элейн ничего не ответила. Поставив рамку со снимком на место, она посмотрела на свою собеседницу. «А кто тебе сказал, что ни спят спокойно?» - едва не сорвалось с ее губ, но она промолчала.

– Спасибо, что позволили подняться, - поблагодарила Элейн. – До свидания.

Она обошла стоявшую в недоумении женщину и быстрым шагом пошла прочь. 

***

На самом деле, на свете не было ничего скучнее математики, скучнее и запутаннее. В конце концов, что может быть интересного и захватывающего в бесконечном решении невероятно сложных уравнений? Цифры, цифры, алгоритмы, дифференциалы, корни, неизвестные и снова цифры, цифры, цифры. От этого начинала болеть голова, и хотелось сбежать на мягкий уютный диван, вставить уши наушники от плейера и оторваться на волнах мелодии от мира реальности. Но сейчас Элейн не могла себе этого позволить. Уже в сотый раз она просматривала не самое сложное уравнение и читала метод его решения, но так и не могла понять. Наконец, она в отчаянии закрыла книгу и отложила ее. На обложке значилось: «Математический анализ» Алан Маршалл.

У Элейн было большое количество книг Маршалла, наверное, все, которые он успел написать за свою короткую жизнь. Ими был завален весь ее стол, однако девушка не понимала и четверти того, что излагал в своих трудах великий математик. В том, что Маршалл был великим математиком, Элейн не сомневалась. Только великий человек, по ее мнению, мог хранить в своем мозгу такое количество сложной информации, причем для него скорей всего в этих бесконечных мудреных уравнениях не было ничего сложного. Он наверняка щелкал их, словно семечки, и решал ради развлечения в свое свободное время. Поистине великий человек, в отличие от нее самой, никогда ничего не смыслящей в математике. Наверное, именно по этой причине Элейн наотрез отказалась получать экономическое образование, когда отец ее всячески упрашивал, и поступила в университет по гуманитарному направлению. И хотя, в конце концов, ее родитель смирился с этим фактом, в глубине души он всегда сожалел о выборе дочери. Сам он хоть математиком и не был, но всегда был увлечен этой наукой. На одном из лондонских приемов он попросил своего приятеля познакомить его с Аланом Маршаллом, который там присутствовал. Вообще ученый редко посещал приемы, но на тот вечер его убедил пойти его близкий друг, Эвелин Геллард, который сам блистал чуть ли не на каждой светской вечеринке.

Тогда Элейн еще даже не было на свете, но она знала о приеме со слов отца. В тот вечер Маршал по своему обыкновению был в бежевом костюме. Светлые длинные волосы аккуратно зачесаны назад, светлые глаза слегка улыбались, но при этом были сосредоточены и спокойны, в руке – бокал с недопитым вином, с которым он проходил почти весь вечер, а потом так и не допил и отдал официанту. Маршалл вообще почти не пил и то и дело косо посматривал на Гелларда, который буквально уничтожал алкоголь. Эвелин всегда пил ирландское виски, обязательно со льдом и сигарой. Он сидел, развалившись в кресле, и, прищурив большие выразительные глаза, рассматривал очередную красотку в поле своего зрения. Возможно, в ту минуту он размышлял, начать ли ему разговор с привычного «Добрый вечер, мадам. Сегодня вы великолепны» или же подойти к делу просто и конкретно: «Детка, почему бы нам не пойти сегодня ко мне?». В любом случае, успех был ему гарантирован. Вряд ли кто-то мог устоять перед очарованием Гелларда. Думая о нем, Элейн прикрыла глаза и поняла, что и сама бы не устояла перед таким мужчиной. Подойди он к ней и обрати на нее взгляд своих бездонных глаз, она, наверняка, недолго думая, упала бы в его объятия, а на следующее утро, ощупывая пустое место рядом с собой на кровати, понимала бы, какой была дурой.

Но Геллард не жил в ее время, а она редко посещала светские мероприятия. Поэтому вероятность того, что она могла вляпаться в подобную глупую историю, была минимальной, что ее немало радовало.

Элейн встала из-за стола, подошла к окну и, открыв его, вытащила сигарету. Курить она начала после смерти отца – при жизни он ей запрещал. А потом она решила, что уже давно достигла того возраста, когда могла делать с жизнью все, что ей заблагорассудится. Пепел Элейн стряхивала прямо в открытое окно. На высоте восьмого этажа он разлетался, несомый ветром, и растворялся в воздухе.

Когда Элейн курила, ей казалось, что она смешивалась с бесконечным жизненным потоком, который, уносимый неумолимой рекой времени, нес с собой огромный Лондон, вечно куда-то торопящихся людей, ее саму, которая в такие мгновенья становилась частью потока. Это было странное ощущение умиротворения, которое посещало девушку. Ей казалось, что она переставала быть неугомонным живым существом, вечно борющимся с обстоятельствами и  пытающимся плыть против течения. Она ощущала себя статуей, безмолвной свидетельницей тщетных усилий остальных людей, как и все каменные изваяния, знавшей о том, что они все равно проиграют в этой неравной борьбе. Обстоятельства всегда сильнее. Пытаться противостоять им – самообман. Убеждать себя в том, что человек творит свою судьбу – еще больший самообман. В противном случае, не было бы разбитых сердец, потерянных друзей, случайно оборвавшихся жизней. Эвелин Геллард не погиб бы в автокатастрофе, а Алан Маршалл – Элейн повернулась и кинула взгляд на стол с книгами – не умер бы от рака в полном одиночестве в своей квартире несколькими месяцами позже… 

***

Ступеньки старой лестницы пятиэтажного дома далеко не в самом престижном районе Лондона жалобно скрипели. Элейн терпеливо следовала за хозяйкой, пока они поднимались на самый последний этаж. Женщине было почти 80 лет, но при этом она была довольно крепкой старушкой с прекрасной памятью и тихим мягким голосом. Этот дом ей достался от деда, и она уже почти на протяжении полувека сдавала в нем квартиры. Миссис Рейчел Уайт, а звали ее именно так, не могла припомнить всех своих постояльцев, но того человека, что снимал у нее жилье на 5 этаже, с балконом и видом на главную улицу, она помнила прекрасно.

– С тех прошло много лет, но я помню его так, словно это было только вчера, - миссис Уайт остановилась перед дверью и начала перебирать ключи в связке. – Он редко выходил, почти всегда сидел дома и работал. Иногда к нему приезжал друг, один богач с манерами аристократа и внешностью ловеласа, - женщина усмехнулась. – Всегда приезжал на дорогой машине и в изысканной одежде.

Она нашла ключ и, отперев дверь, открыла ее перед Элейн.

– Проходите, - мягко произнесла она.

– Большое спасибо.

Элейн вошла в помещение и огляделась. Квартира состояла из двух комнат, маленькой кухни и ванной комнаты. Гостиная была превращена в кабинет, и в центре комнаты находилась большая, исписанная мелом, доска, которая когда-то была черной. Перед доской стоял большой стол, заваленный бумагой, ручками, карандашами, линейками, циркулями и прочими канцелярскими принадлежностями. У стен, покрытых пожелтевшими от времени обоями, стояло несколько сервантов, в которых пылилась старая, дешевая посуда. У свободной правой стены располагался диван и большое кресло, обтянутые темно синим чехлом. На кресле лежал небрежно брошенный шотландский плед из красного тартана, словно только этим утром здесь кто-то дремал, а затем проснулся и поспешил по своим делам.

Прямо напротив двери было несколько окон и дверь из двух створок, которая вела на балкон. Подойдя поближе, Элейн заметила облупившуюся белую краску на старомодных деревянных рамах.

– Когда он выбирал квартиру, ему понравился именно этот балкон, - раздался у нее за спиной голос миссис Уайт. – В теплую погоду двери всегда были открыты.

Она обошла Элейн и, отперев створки, распахнула их.

– Сейчас конечно много новых красивых высоченных зданий, - произнесла она. – Но у старых домов свой, ни с чем несравнимый шарм, - он улыбнулась грустной задумчивой улыбкой.

– Вы правы, - согласилась Элейн. – Старые дома совсем другие.

Она вышла на балкон и окинула взглядом лежавший внизу переулок.

– Он курил? – неожиданно спросила она.

– Нет, - покачала головой миссис Уайт. – Никогда. Его друг много курил, и обязательно сигары. И много пил. И вообще, не нравился мне этот молодой человек. Уж слишком слащавая была у него внешность. Не люблю я таких.

– Вы знаете, что он погиб в автокатастрофе?

– Слышала, - пожала плечами женщина. – Каждый получает ту смерть, которую заслужил.

Они вернулись в комнату, и миссис Уайт заперла дверь на балкон.

– А Алан? – внимательно посмотрела на нее Элейн. – Он тоже заслужил свою смерть?

Женщина ничего не ответила и только вздохнула в ответ.

– Скажите, это вы его тогда нашли? – вновь задала вопрос Элейн.

– Да, я, - хозяйка квартиры подошла к дивану и тяжело опустилась на него. – Я знала, что он болеет. Болезнь проявилась внезапно и начала протекать быстро. Говорят, с раком всегда так. Был человек, а потом вдруг за несколько месяцев растаял и умер. С ним так и случилось. Он тогда совсем себя не щадил, все время работал и работал. Я изредка поднималась к нему, даже напоминала принимать лекарства, а он все отвечал, что у него мало времени, и многое надо успеть. Он знал, что умирает.

– А к нему приходил кто-то еще? – Элейн придвинула стул и присела напротив нее.

– Нет, - покачала головой женщина. – Никто не приходил. Родных у него не было, семьи тоже. После того, как его друг разбился, никто не приходил, - она сделала паузу. – Помню тот день, когда он вернулся с похорон. Он выглядел спокойным и сдержанным, как всегда, только лицо было бледное, очень бледное. Он поднялся к себе и неделю не выходил из дома, а когда вышел, кажется, пошел к врачу.

– Он умер… здесь? В этой комнате? – осторожно спросила Элейн.

– Да, - кивнула миссис Уайт, - Когда я вошла, он лежал там, - она указала рукой на место на полу перед столом, - лицом вниз, холодный, очень худой, в измятой рубашке, только глаза были открыты. Я когда их увидела, даже немного испугалась. Взгляд был остекленевший, но какой-то пронзительный и сосредоточенный, словно человек и мертв, и жив одновременно, но ведь такого не бывает.

– Да, не бывает, - задумчиво согласилась Элейн.

– Мы похоронили его сами, - продолжала женщина. – Я и другие постояльцы, что знали его. Каждый дал денег, сколько мог. Мы похоронили его на общественном кладбище, а потом устроили небольшие поминки. Только мы сами, никто ведь все равно не пришел.

Она умолкла, а Элейн не прерывала нависшую тишину. Она сидела, устремив взгляд в пол, в то самое место, где умер Алан Маршалл, ученый математик, совершенно один, забытый и покинутый гений, закончивший свою жизнь на грязном полу съемной квартиры.

– Можно мне пройти в спальню? – неожиданно попросила она.

– Да, конечно, - кивнула миссис Уайт.

Элейн встала и неуверенными шагами пошла в соседнюю комнату. В ней обои на стенах были такими же пожелтевшими, а мебель – такой же старой. Единственное окно было зашторено бледно-желтой занавесью, а постель наспех застелена какой-то желтой материей. Элейн подошла к кровати и остановилась возле тумбы у изголовья. На ней стояла уже знакомая ей фотография в рамке, на которой были запечатлены два молодых человека на Тауэрском мосту. Две, случайно оборвавшиеся жизни. Две души, которые не давали Элейн покоя.

Она потянулась и взяла в руки фотографию. На первый взгляд, не было ничего странного в том, что каждый из друзей хранил у себя одну и ту же фотографию. Возможно, запечатленный на снимке день, был очень важен для них. Возможно, это был самый лучшей день их жизни, ведь тогда они были совсем молоды. За спиной остались университетские годы, и каждый планировал свое будущее. Но с другой стороны, все это выглядело достаточно странным. Оба держали фотографию в своей спальне, на тумбочке возле кровати. Любой мог бы заподозрить нечто крамольное, но только не Элейн. Она подсознательно ощущала, что все было намного сложнее. Они не просто так заказали два идентичных снимка, не просто так хранили их у изголовья постели. И только рамки были разные: у Гелларда железная покрытая бронзой, а у Маршалла деревянная с темно-коричневой краской.

Сначала Элейн внимательно всмотрелась в саму фотографию, но не нашла на ней ничего примечательного, собственного, как было и в доме Гелларда. Затем она начала изучать рамку, вертеть ее в руках, разглядывая каждую деталь. Она была уже готова сдаться и вернуть фотографию на место, когда рамка, то ли от старости, то ли по изначальной задумке своего хозяина, развалилась в руках девушки. Снимок выпал и слетел на пол, оставляя в руке Элейн стекло, а под ним сложенный лист бумаги. От неожиданности, она даже не сразу сообразила, что произошло, и лишь недоуменно смотрела на то, что осталось от деревянной рамки. Затем она бережно положила стекло на кровать и развернула лист…

Элейн никогда не любила математику. Она никогда не могла без чьей-либо помощи решить какое-либо уравнение. От вида многочисленных математических знаков, у нее всегда болела голова, и хотелось куда-нибудь убежать. Всегда, но только не сейчас. На развернутом листе, что она держала в руках, аккуратным ровном почерком было выведено уравнение. Оно было длинным и запутанным, и, рассматривая его, Элейн не понимала ровным счетом ничего. И только дойдя до конца строки, она неожиданно заметила, что уравнение было не дописано. В нижнем правом углу листа стоял знак равенства и больше ничего. Но так не должно было быть. Даже ничего не смыслящая в математике, Элейн понимала, что уравнение на то и уравнение, что правая часть всегда приравнивается к левой… «Вторая половина! – пронзила ее случайная догадка. – Вторая половина уравнения! Она у Гелларда, в его рамке с фотографией!».

С трудом сдерживая эмоции, которые нахлынули на нее, девушка поспешно сложила лист и спрятала его в карман. Затем она постаралась соединить развалившиеся края рамки и придать ей более или менее нормальный вид, насколько это было конечно возможно. Элейн бережно подняла с полу фотографию, подложила под стекло и зажала деревянными краями.

– Миссис Уайт! – выходя из спальни, позвала она. – Спасибо вам большое, мне уже пора.

Женщина, которая все это время безучастно сидела на диване, подняла на нее глаза.

– Уже уходите? – удивленно переспросила она.

– Да… я только что вспомнила, что забыла сделать кое-что важное. Спасибо, что уделили мне время.

Миссис Уайт некоторое время рассеянно смотрела на нее.

– Это я вам благодарна, - тихим голосом произнесла она. – За то, что снова пришла в эту квартиру.

От неожиданности Элейн не сразу сообразила, что ответить.

– Всегда пожалуйста, - пробормотала она и выбежала прочь. 

***

– Пожалуйста! Я вас очень прошу! – Элейн с мольбой в глазах смотрела на Кэтрин Бирн. – Вы даже не представляете, как это важно! Прошу вас… Нет, я умоляю вас, позвольте мне войти. Я пробуду там совсем недолго, обещаю!

Горничная молча мерила девушку взглядом и медлила.

– Вот, - она вытащила из сумки купюру в сто фунтов. – Возьмите! Пожалуйста!

Миссис Бирн тяжело вздохнула и отвернулась от денег.

– Идите за мной, - глухо произнесла она.

Едва ощущая землю под ногами, Элейн последовала за женщиной. Она не помнила, как пересекла уже знакомый холл и поднялась по лестнице на второй этаж особняка. И лишь перед дверью в спальню Гелларда голос горничной вывел ее из оцепенения.

– Проходите.

– Спасибо, - Элейн неловко улыбнулась и вошла.

Это была все та же спальня со светлыми шторами и гобеленовым покрывалом на слишком большой для одного человека кровати, все тот же секретер с разбросанными письмами и небрежно брошенная чернильная ручка. Девушка обратила внимание, что сегодня она лежала не там, где в прошлый раз. Элейн не помнила, прикасалась ли  к ней, и решила, что горничная наверняка стирала пыль с секретера.

Медленно подойдя к кровати, она остановилась перед тумбочкой. Ее взгляд приковало к фотографии, и когда Элейн, наконец, взяла рамку, она почувствовала, как сильно дрожали ее руки. Она перевернула ее и начала искать способ вытащить фотографию. Девушка старалась сделать это как можно быстрее, чтобы стоявшая у нее за спиной горничная не успела приблизиться и заметить, что именно она делала, но железная рамка как назло не поддавалась. «Умоляю! – мысленно вскликнула он. – Эвелин, умоляю, отдай мне его!»

Неожиданно рамка легко скрипнула и открылась в руках Элейн. С трудом сдерживая дрожь в руках, она отодвинула плотный картон, придерживающий снимок и извлекла сложенный лист.

– Господи! – едва слышно прошептала она. – Господи, помоги!

Последнее усилие воли, и рамка в руках девушки приняла свой прежний вид. С фотографии на нее по-прежнему смотрели два молодых человека. Элейн сделала глубокий вздох и обернулась к двери. Она искренне надеялась, что миссис Бирн не заметила, как она засунула сложенный лист бумаги себе за пояс джинсов.

– Большое спасибо, - как можно спокойнее произнесла Элейн. – Извините, что побеспокоила вас.

Ей казалось немного странным, что женщина даже не подошла к ней, хотя по всему виду девушки можно было легко догадаться, что она творила нечто неправомерное. Выдавив из себя улыбку, она направилась к выходу.

– Вы больше не придете? – ледяным голосом спросила горничная, когда Элейн поравнялась с ней на пороге.

– Не смею вас снова беспокоить, - ответила та.

– Там есть письма, - неожиданно произнесла миссис Бирн. – Возможно, вы захотите взглянуть на них.

Элейн рассеянно оглянулась на секретер.

– С чего вы это взяли? – от неожиданности она даже не сразу нашлась, что ответить.

– Вы ведь пришли сюда из-за Алана Маршалла.

– Что?

– Тот второй человек на фотографии, что вы рассматривали уже во второй раз. Это Алан Маршалл. Сюда все приходят из него. Все что-то ищут.

– И читают письма? – Элейн почувствовала, как в ней начало нарастать раздражение. – Вы всем предлагаете читать личные письма сэра Эвелина?

– Нет, - возразила горничная. – Не предлагаю, они сами просят. Но в спальню я их никогда не пускаю.

– Их это кого именно?

– Журналистов, - голос горничной немного смягчился. – Хотите чаю? – неожиданно предложила она. – А письма, если хотите, можете забрать. Так мне будет легче отделываться от этих назойливых людей. Я скажу, что письма украли, а вора не нашли.

– А вы не подумали, что… я возможно тоже журналист? – спросила Элейн.

– Вы не похожи на журналиста, мисс, - усмехнулась миссис Бирн. – Этих пройдох я узнаю сразу.

– Хорошо, - наконец, расслабившись, девушка улыбнулась. – С удовольствием выпью с вами чай.

Горничная кивнула и пошла к лестнице. Прихватив все письма из секретера, Элейн поспешила за ней. 

***

– Чем вы занимаетесь, мисс Берилл? – миссис Бирн поставила перед девушкой чашку ароматного зеленого чай и тарелочку с печеньем.

– Спасибо, - Элейн придвинула к себе чашку. – Я психолог, правда, уже давно не практикую.

– Почему? – женщина принесла еще одну чашку с чаем для себя села напротив.

– Так получилось. Скончался мой отец… Жизнь выбилась из колеи. Я не смогла вернуться к работе.

– И чем сейчас занимаетесь?

Элейн с минуту пристально смотрела на женщину и медлила с ответом.

– Ничем, - призналась она. – Живу на пособие по безработице.

– Печально, - почти равнодушным тоном заметила горничная.

– Да, вы правы, - горько усмехнулась девушка. – Это печально. Печально запутаться и потерять себя в этой жизни.

– Вы не выглядите потерянной, мисс Берилл, - заметила ее собеседница. – Скорее заинтересованной в чем-то.

– Вы решили стать моим психологом? – рассмеялась Элейн. – Я сама так разговаривала с пациентами.

– У вас их было много?

– Достаточно.

– Помните каждого?

– Почти всех очень смутно… кроме одного.

– Почему же?

– С ним было много мучений, - вновь улыбнулась Элейн. – Сама чуть не свихнулась, - она сделала глоток чая.

– И чем же все закончилось?

– Я ему помогла. Сейчас у него все хорошо, и он мой хороший друг.

– Значит, вы все-таки справились в его недугом? – миссис Бирн изучала девушку внимательным взглядом.

– Это стоило больших усилий, - Элейн почувствовала, как напряглась от воспоминаний, - огромных усилий и душевных сил, чтобы вытащить его из мрака.

– А почему бы вам не вытащить из мрака саму себя? – горничная пригубила чай.

– Что? Нет, нет, у меня совсем другая проблема. Тот парень наломал кучу дров, едва в тюрьму не загремел, и вообще был буквально на грани. Я… у меня совсем другие проблемы, миссис Бирн. Поверьте, я с ними справлюсь.

Женщина ничего не ответила, и над ними нависло молчание.

– Скажите, - нарушила тишину Элейн. – А почему журналистов так интересует Алан Маршалл? Почему они приходят сюда?

– Алан Маршалл был гением, а сэр Эвелин – его единственным другом, единственной живой душой, с которой он тесно общался. Если бы они могли что-то узнать, там, где жил сам Маршалл, то они наверняка пошли бы туда, но раз они все время околачиваются возле этого дома, то скорей всего в квартире Маршалла их постигла неудача.

– Вы правы, - вспоминая свой утренний визит, кивнула Элейн. – Но ведь со дня смерти Алана Маршалла прошло столько лет…

– Это не имеет значения, мисс Берилл. Гений он на то и гений, чтобы будоражить умы людей, даже через сотни лет после собственной смерти.

– И вы снова правы, - девушка допила чай и отложила чашку. – Спасибо, было очень вкусно.

– Хотите еще?

– Нет, благодарю. Мне уже пора.

– Подождите, - губы горничной исказились в подобии улыбки. – Я покажу вам кое-что еще.

Она встала и вышла из кухни. Оставшись в одиночестве, Элейн начала осматриваться. Кухня была такой же светлой и опрятной, как и весь дом. Вокруг чувствовался уют, словно здесь постоянно жили люди. Светло-коричневая мебель, белые вышитые занавеси и такая же белоснежная скатерть на столе. Элейн провела по ней рукой, и почувствовала в душе щемящую тоску: если бы Эвелин Геллард был жив, ему понравилось бы увидеть свой дом таким.

Она всегда ощущала чужую боль. Элейн не сказала своей собеседнице правду, но именно чужая боль вынудила ее бросить практику. Это было невыносимо, нестерпимо тяжело переживать с каждым человеком его страдания, жить его жизнью, умирать его смертью. Элейн устала, она просто не могла. Ей хотелось кричать о собственной боли, о собственном одиночестве, с которыми она оставалась каждый день один на один, каждую бессонную ночь, полную блужданий. Это была одна из таких ночей, когда из дневника ее отца в руки Элейн выпала старая фотография со светского приема, на которой ее отец был запечатлен с Эвелином Геллардом и Аланом Маршаллом. Эта была та самая ночь, которая предрешила все дальнейшие поступки девушки…

– Вот, возьмите, - голос горничной прервал размышления Элейн. – Это фотоальбом сэра Эвелина, - она протянула девушке толстую кожаную папку. – Будет лучше если его «украдут» вместе с письмами.

– Почем вы отдаете это мне? – удивленно посмотрела на нее Элейн. – Это ведь почти раритетные вещи!

– Раритетные вещи, которые не дают покоя ни душе хозяина этого дома, ни мне, - спокойным тоном возразила миссис Бирн. – На самом деле сэр Эвелин Геллард ничем не отличился, разве что бесконечным праздным поведением в компании алкоголя и женщин. Дружба с Аланом Маршаллом была единственной ценностью в его жизни. Мне не посчастливилось увидеть ни того, ни другого, но как мне рассказывала родственница сэра Эвелина, они были совершенно разными, как день и ночь. Но что-то свело этих людей и сделало их близкими друзьями. Я чту память мистера Маршалла и не хочу, что праздная жизнь сэра Эвелина тревожила его в лучшем мире. Возьмите.

Не найдя, что ответить, Элейн взяла альбом из рук женщины.

– Вы считаете, что я достойна того, чтобы тревожить их обоих? – с сомнением спросила она.

– Если вы помните, мисс Берилл, - горничная села на свое место напротив нее.- Когда вы в первый раз посетили этот дом и попросили посмотреть спальню, я спросила у вас, что вам нужно от них и почему вы не даете им спокойно спать.

– Да, помню.

– Так вот в этот же день вечером мне позвонила внучатая племянница сэра Эвелина. Она часто звонит, чтобы спросить о том, как обстоят дела в доме. Я рассказала ей о вас, и она просила все вам отдать.

– Я по-прежнему ничего не понимаю…

– Не сочтите за грубость, мисс Берилл, но родственники сэра Эвелина устали от всей этой истории. Они рады отдать любому заинтересовавшемуся человеку любую вещь своего злополучного родственника, исключая разве что журналистов.

– Ах, ну конечно… - Элейн подавила в себе очередную волну раздражения. – Им уже безразлична память мистера Гелларда.

– Это их решение.

– Ясно. И много интересующихся сюда приходит, не считая журналистов?

– Вы первая.

– Первая? – удивленно переспросила Элейн.

Миссис Бирн кивнула в ответ.

– Прошу прощения, но мой рабочий день подошел к концу, - неожиданно произнесла она. – Я бы хотела навести порядок и пойти домой.

– Да, конечно, - девушка поспешно встала. – Спасибо за… подарки.

– И вам спасибо.

– До свидания.

– До свидания, мисс Берилл.

Элейн быстрым шагом пошла к двери, но на пороге остановилась и обернулась.

– Скажите, вы каждый день вытираете пыль с секретера в спальне? – спросила она.

– Я была в спальне сэра Эвелина лишь дважды за все время, - ледяным тоном ответила горничная. – Тогда, когда там были вы. 

***

Элейн пристально смотрела на молодого человека, сидевшего напротив нее, который в свою очередь внимательно вчитывался в разложенные перед ним потрепанные листы бумаги. Было почти пять вечера, и они уединились в одной из пустых аудиторий Лондонского Городского Университета.

– Нет, я не могу понять что это, - сдался он. – Я уже две недели пытаюсь разобраться в этом уравнении, но… Прости, Элейн, это выше моего понимания и знаний.

– Кларенс, ты же математик, ты единственный, кто может мне помочь, - не сдавалась она.

– Нет, - покачал он головой, снимая очки. – Я здесь, к сожалению, бессилен.

– А чего именно ты не можешь понять? – она обратила на него внимательный взгляд.

– По сути дела, - Кларенс откинулся на спинку кресла, - вся эта запись представляет собой решение… или если понятнее выразиться способ упростить первоначальное уравнение. Вот взгляни, - он указал пальцами на первую строку. – Это само уравнение. Все что следует после это запись одной и той же мысли, но иными, более легкими путями… Я ясно изъясняюсь?

– Да, да, продолжай, - улыбнулась Элейн. – Когда мой мозг сдастся, я сообщу.

– Ладно, - на губах Кларенса тоже заиграла улыбка. – Так вот, я отлично вижу, как автор сего запутанного умозаключения сводит что-то очень сложное к чему-то очень простому. Проблема, почему я не могу понять смысл данного уравнения, заключается в том, что он использует неизвестные мне величины и обозначения… Это все равно, что знать буквы и не суметь прочесть. Предположим, перед тобой положат текст на латыни. Ты ведь знаешь латинский алфавит, но даже если прочтешь текст, ты не поймешь смысла. Вот в случае с этим уравнением со мной происходит примерно тоже самое.

– А на что похоже это уравнение? – спросила Элейн. – Может, оно напоминает тебе какое-нибудь другой, более известный закон или  теорему?

Ее собеседник тяжело вздохнул.

– Я боялся, что ты задашь это вопрос, - признался он.

– Почему? – снова заулыбалась она.

– Долго объяснять, - скрестил руки на груди Кларенс.

– Пожалуйста, попытайся, - не унималась она. – Я знаю, у тебя большой опыт общения с людьми, которые ровным счетом ничего не понимают в твоей работе.

– О да! Не напоминай!

– Обещаю, я не буду вести себя как эти люди. Я буду слушать внимательно, - с надеждой посмотрела на него Элейн.

– Ладно, - сдался он.

Встав, Кларенс подошел к большой пластиковой доске и взял черный маркер.

– Ты слышала об уравнении Эйнштейна-Гилберта? – начал он.

– Слышала, но ничего о нем не знаю, - честно призналась Элейн.

– Понятно, - он развернулся к доске и начал писать. – Данное равенство гравитационного поля в общей теории относительности связывает между собой метрику искривлённого пространства-времени со свойствами заполняющей его материи. На основе же общей теории относительности, - он продолжил писать на доске, - была создана метрика Шварцшильда, единственное сферически симметричное точное решение уравнений Эйнштейна без космологической константы в пустом пространстве. В частности, эта метрика достаточно точно описывает гравитационное поле уединённой невращающейся и незаряженной чёрной дыры и гравитационное поле снаружи от уединённого сферически симметричного массивного тела. Это статическое решение, так как сферические гравитационные волны оказываются невозможными… Ты в порядке? – он обернулся к Элейн.

– Продолжай, пожалуйста, - кивнула она в ответ.

– Хорошо, - Кларенс подошел к столу и взял со стола исписанные листки бумаги. – Метрика Шварцшильда или пространство Шварцшильда это классический пример непроходимой кротовины. Кротовина…

– Я знаю, что такое кротовина, - перебила его Элейн. Встав, она приблизилась к нему и указала пальцем на листки в его руке. – А чем это похоже на все то, что ты только что написал на доске?

– Ну, это… - он замялся. – Это очень похоже на динамическое решение уравнения Эйнштейна-Гилберта.

– То есть ты хочешь сказать, что тот, кто создал это уравнение, нашел способ переместиться сквозь кротовину?!

– Знаю, это звучит как бред… Кстати, есть и проходимые кротовины, например Морриса-Торна.

– Я знаю идею Морриса-Торна… Читала. Но это все теории!

– Это тоже скорей всего теория. К тому же предмет нашего обсуждения, если ты заметила, медленно перетекает из сферы математики в сферу физики, а там я не настолько силен, чтобы тебе помочь.

– Кларенс, это не теория, - Элейн пристально посмотрела на молодого человека. Ее голос прозвучал настолько твердо и уверенно, что Кларенсу стало не по себе.

– Правда? – он ретировался обратно в свое кресло за столом. – А ты ведь мне так и не рассказала, кто автор этого чудо-уравнения и где ты его взяла.

– Это написал Алан Маршалл. Я выкрала половинки уравнения из его квартиры и из дома его друга Эвелина Гелларда.

– Алан Маршалл?! – глаза Кларенса загорелись. – Это написал Алан Маршалл?! Что же ты сразу не сказала, я бы даже не пытался расколоть этот орешек!

– Почему?

– Как почему?! Это же сам Алан Маршалл! Его никто и никогда не сумеет полностью понять. Он действительно был настоящим гением! Я учился на его книгах!

Тем более тебе должно было быть просто понять это уравнение.

– Но это уравнение… - Кларенс беспомощно всплеснул руками. – Это не просто уравнение, это как… как послание из другого мира…

– В который он переместился?

– Что? – молодой человек резко выпрямился в кресле. – Я этого не говорил.

– Зато я сказала. Я заберу это? – она протянула руку.

– Да, конечно, - Кларенс отдал ей оба листка. – Где ты сказала, ты взяла их? Выкрала из квартиры Маршалла и его друга?

– Ты не ослышался. Мне удалось попасть туда, и я заметила, что Алан и Эвелин хранили в своих спальнях одинаковые фотографии в рамках. Они стояли на тумбах у изголовья их кроватей.

– Что за фотографии?

– Старые снимки, на которых они запечатлены на Тауэрском мосту.

– Лично я храню на тумбе у изголовья кровати фотографию своей матери, - скептически заметил Кларенс.

– Ты такой же, как и все, - неодобрительно произнесла Элейн. – Думай я как ты, я бы никогда не обнаружила это уравнение. Когда я была у Маршалла, я прошла в спальню и долго вертела в руках рамку с фотографией. А потом она случайно развалилась, и мне в руку выпал сложенный листок бумаги. Когда я его внимательно разглядела, то поняла, что не хватает второй половинки и сразу же догадалась, что она была у Гелларда. В его спальне я и нашла продолжение решения.

– Как тебе все это удалось? – Кларенс был поражен.

– С квартирой Алана все было просто, а родственники Гелларда рады отделаться от его наследия. Тебе не кажется странным, что мне подарили всю его переписку с Маршаллом, а также семейный альбом, объясняя это тем, что желают отвадить назойливых журналистов?

– Переписку Гелларда с Маршаллом? – пробормотал он.

– Именно.

– И ты читала их письма?

– Нет… - опустила глаза Элейн.

– Нет? – поразился ее собеседник. – Как нет? Почему?

– Не могу, - призналась она. – Все эти две недели я почти весь день сижу и смотрю на них, но не решаюсь прочесть. Я лишь просмотрела альбом.

– И как?

– Ничего нового. Почти все снимки выставлены в рамках в доме Эвелина. Он, видимо, обожал расставлять свои фотографии.

Она умолкла, и на некоторое время между ними воцарилось молчание.

– Я думаю, тебе лучше прочесть эти письма, - нарушил тишину Кларенс. – Они помогут тебе с этим уравнением гораздо больше, чем я.

Она подняла на него усталый взгляд.

– Прости, что замучила тебя.

– Даже не думай извиняться, - покачал он головой. – Это ничто по сравнению с тем, как я однажды замучил тебя.

– Спасибо за даром потраченное на меня время, - Элейн спрятала листки бумаги в сумку. – Надеюсь, Сьюзан простит меня за то, что я на время украла тебя у нее…

– Я не встречаюсь со Сьюзан, - глухо произнес Кларенс.

– Что? – она удивленно посмотрела на него. – Я была уверена…

– Я не смог. Не смог начать нормальные отношения. Я не способен принести кому-то добро. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Не хочу разрушить ее жизнь.

– Ты не прав.

– Я не готов, Элейн… Не сейчас. Одиночество это единственное, чего я жажду.

– Но она любит тебя!

– Я знаю. Я тоже люблю ее, но мне лучше держаться от нее подальше, - он поднялся.

– Позвони мне завтра, мы встретимся и поговорим, - произнесла Элейн.

– Нет, нет, нет, - покачал он головой. – Ты больше не мой врач, и я не смею доставать тебя своими проблемами.

– Если я больше не практикую, это не значит, что я не могу помочь… бывшему пациенту, - возразила она. – Позвони мне.

– Хорошо, - сдался Кларенс. – Завтра после обеда.

– Договорились, - Элейн приблизилась и провела рукой по его щеке. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Он лишь кивнул в ответ.

– До завтра, - попрощалась она.

– До завтра, Элейн, - ответил он и проводил ее взглядом, пока она шла через аудиторию, а после скрылась за дверью. 

***

Труднее всего было решиться, избавиться от назойливого ощущения влезания в чужую жизнь. В глубине душе Элейн понимала, что у нее не было права читать эти письма. Более того у нее не было права забирать их из дома Гелларда. Но сделанного было уже не изменить. Пожелтевшие от времени конверты аккуратной стопкой лежали перед нею на столе меж книг и прочих бумаг. Элейн сделала глубокий вздох и взяла первый конверт. Она чувствовала, как у нее тряслись руки, пока она вынимала из него сложенный лист бумаги и разворачивала его. Наконец, ее взору предстал ровный аккуратный подчерк Алана Маршалла.

«Прошлой ночью я почти не спал… Если честно, я хотел позвонить тебе, но потом вспомнил как прошлой ночью ты заснул в кресле. Это моя вина. Иногда я слишком погружаюсь в вычисления и молчу часами, а это кресло далеко на самое удобное ложе… Но, вернусь к прошлой ночи. Я уже очень близок к цели. Надеюсь, ты оценишь. 

12 июля 1973 года».

Элейн отложила письмо и потянулась за вторым конвертом.

«Сегодня с утра я боролся с отчаянным желанием говорить, говорить долго и нудно. Ты же знаешь, какой занудой я умею быть. Но я стойко держался, помня о том, что сегодня день рождения твоей кузины, и что ты должен быть там. Прости, что меня на торжестве не будет. Я уже неделю не гладил рубашки. Могу, конечно, попросить хозяйку дома… Ладно, ты знаешь, что я просто ищу отговорку, чтобы не приходить, и ты знаешь почему. Надеюсь, твоя кузина, впрочем, как и вся остальная родня, меня простит. 

16 августа 1973 года».

 «Недомогание пришло внезапно. Оно навалилось на меня и заставило весь день провести в постели. Но я не спал. Лежал и думал, глядя в потолок… Сначала вообще не хотел писать тебе об этом. Знал, что ты сразу же примчишься. А потом подумал, что ты все равно узнаешь, и обидишься… Ты сейчас, конечно же думаешь, почему я просто не позвонил. Телефон в моей гостиной. Чтобы добраться до него надо пройти через всю квартиру, а ручка и бумага рядом с моей постелью. Чтобы отправить письмо достаточно выйти из спальни, завернуть направо и бросить конверт в специальный ящичек за входной дверью. Как видишь, он гораздо ближе, чем телефон. Сейчас почти семь вечера. В восемь приходит мальчик, который собирает письма для отправки из ящичков всех постояльцев. Завтра утром оно уже будет на твоем столе вместе с завтраком. Ты прочтешь его до того, как начнешь есть и ринешься в мою квартиру. Так вот, НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО, ПОТОМУ ЧТО Я СПЛЮ!

Приятного аппетита, Эвелин. 

25 октября 1973 года».

 

«Эвелин, забудь обо всем, чему тебя учили в школе. Сегодня природа опровергла все догматы науки. Я вышел на улицу и понял, что, несмотря на январь месяц, погода стояла странно теплая. И шел снег, теплый снег… Нет, я еще не лишился рассудка, я просто описываю свои ощущения. Знаешь, было забавно ощущать на ладонях теплые снежинки. Только жаль, что они таяли так же, как и холодные.

Вчера я проявил себя. Да, да, представляешь, я повел себя так, как должен был еще много месяцев назад. Я написал письмо жене. Я говорю жена, а не бывшая жена, так как наш брак с ней так и не был официально расторгнут. Раньше она сама постоянно писала, и я честно отвечал на каждое ее письмо. А потом она перестала, словно исчезла, словно ее и не было на этом свете. 6 месяцев это, наверное, долгий срок, чтобы полюбопытствовать, как она, но лучше поздно, чем никогда. Я надеюсь, она ответит. Я надеюсь, она снова появится в моей жизни, хотя бы так на расстоянии, на листах писем, на которые я снова буду исправно отвечать… Прости, это все моя меланхолия. Я опять неделю не выходил из дома. Пожалуйста, приезжай сегодня, меня надо тебе кое-что показать. 

27 января 1974 года».

Элейн дочитала письмо и едва не выронила его из рук. Она и понятия не имела о том, что Алан Маршалл был женат. Отец никогда ничего не рассказывал о семье математика, и прочитанное повергло девушку в шок. Она отложила лист и взяла следующий конверт.

 «Вчера весь день читал газеты. Представляешь, даже нашел маленькую заметку о себе любимом! Автор явно не из числа моих поклонников. Он называет меня безумцем и затворником, променявшим свою жизнь на бесконечные вычисления. Если бы ты мог представить, как меня позабавил фонтанчик яда и скепсиса, так и брызжущий с его строк. Он настоящий мастер! Умудрился в микроскопической статье столь обильно полить меня грязью, что хватило бы на всю Трафальгарскую площадь! Кстати, он и тебя не обделил вниманием, но я пересказывать не буду. Прочтешь сам, когда приедешь сегодня. 

14 апреля 1974 года».

«Я почти целый день не работал. Ужасно болела голова, и я просидел, прислушиваясь к стуку дождя об оконное стекло. Если тебе будет легче, я с утра уже ругал себя за то, что прошлую ночь опять лишил тебя нормального сна… даже в твоем любимом кресле. А сейчас весь мой энтузиазм куда-то испарился. Не хочу ничего делать. Устал. Жду, когда ты приедешь, чтобы в очередной раз втолковать мне как глупо я себя веду.

Маргарет не ответила. Прошло столько времени, а она так и не ответила на мое письмо. Нет, она не игнорирует мои послания, я знаю. Наверное, что-то случилось. Я чувствую это подсознательно. Как закончу работу, обязательно поеду к ней. Возможно, даже привезу обратно в Лондон. Знаю, я не вправе ее ни в чем винить. Она поступила так, как поступил бы на ее месте любой нормальный человек…

Опять меланхолия. Мои извинения, Эвелин. Приезжай сегодня пораньше. Без тебя я вряд ли начну работать. 

23 ноября 1974 года».

 

На столе остался один последний конверт. Элейн развернула его и сразу же заметила дату внизу листа – 23 июля 1975 года. Это письмо было написано за 3 дня до того, как Эвелин Геллард погиб в автокатастрофе…

«Это как всегда произошло внезапно. Озарение? Нет, скорее логическое завершение моего многолетнего труда. Просто вчера мне казалось, что придется работать еще долгие годы, а сегодня утром я вдруг понял, что все гениально просто. Все словно по волшебству встало на свои места и открыло мне простую истину. Эвелин, я сделал то, ради чего жил все эти годы. Я нашел правильное решение для всех наших проблем. Теперь все будет по-другому, ты можешь не сомневаться. Друг мой, ты всегда доверял мне. Доверишься ли ты мне в этот, самый последний раз? Позволишь ли показать тебе то, что на самом деле всегда было рядом с нами, только по слепоте своей мы этого никогда не замечали?..

Сегодня утром пришло письмо из Ливерпуля. Оказывается, Маргарет погибла почти год назад. Ее сбила машина, а врачи не смогли спасти. Мне никто не сообщил потому, что никто не знал о моем существовании. Видимо она сжигала те письма, что я ей писал. А потом случайно обнаружилось мое последнее послание, и они решили, что должны уведомить меня о смерти жены… Бедная Маргарет, она всегда так любила эту жизнь. Именно поэтому она и ушла от меня… Но это уже не важно.

Эвелин, приезжай сегодня пораньше. Я специально опустил письмо в ящичек до 7 утра, чтобы мальчик-посыльный успел его отправить, и ты получил бы его уже к обеду.

23 июля 1975 года».

Элейн медленно опустила руку, в которой держала письмо. Она была словно околдована прочитанным. Совершенно случайно ей открылся внутренний мир того, кого она считала неприступным избранным, и который на самом деле оказался просто человеком, одиноким, глубоко несчастным в душе, страдающим от болезни и в то же время неутомимым и упорно идущим к своей цели. И в то мгновенье это снова произошло с ней. Чужая боль, чужие страдания, они нахлынули на Элейн и захлестнули ее с головой. Она как будто оказалась внутри этого человека, оказалась им, и каждое ощущение, каждая эмоция начали раскрываться, как на ладони. Это было неподконтрольно, как наваждение, и вот она уже ощущала себя одиноким ученым, запертым в своей маленькой квартирке и сгорбившимся над исписанными формулами бумагой. Его никто не навещает, а никто и не нужен, только Эвелин. Вот он входит, улыбается, отряхивает зонт и наигранно ворчит из-за сырой лондонской погоды. Потом он разваливается в кресле и о чем-то рассказывает, кажется об утренних новостях. Но Алан его совсем не слушает. Он подзывает его к своему столу и что-то показывает. Это формула, нет, уравнение, которое он написал. В глазах Алана победный блеск. Смерть жены уже ничего не значит, он видит дальше смерти, преодолевает границы человеческих страстей и желаний. Эвелин внимательно вслушивается в каждое слово. Его глаза тоже загораются. Он понимает, о чем говорит его друг, разделяет с ним его триумф и восторг…

Неожиданно картинка резка меняется. День удивительно солнечный и яркий. Кладбище. Свежая могила, усыпанная белоснежными розами. Эвелин… Единственный человек, который был способен понять. Единственный, кто верил и не сомневался. Единственный друг, которого больше нет…

 – Господи! – Элейн почувствовала, как у нее по щекам потекли слезы. – Господи, я больше не могу!

Все еще сжимая пальцами письмо, она зажмурилась как от нестерпимой боли. Прошло несколько минут, и ей удалось совладать со слабостью. Элейн отложила письма и вытерла слезы с лица тыльной стороной ладони.

– Что же за открытие ты сделал? – слух спросила она, раскрывая в руках пожелтевшие листки с уравнением. – Что же ты здесь нашел?

– Вечность!

Раздавшийся голос заставил Элейн вздрогнуть и резво выпрямиться. Прямо напротив нее в кресле сидел симпатичный молодой человек в элегантном сером костюме. Несмотря на осознание того, что подобное невозможно, Элейн сразу же узнала нежданного посетителя. Эти глаза и улыбку они видела уже сотни раз, правда только на черно-белых снимках. Поэтому она и не предполагала, какими они были в реальности, какими яркими и открытыми.

Вопрос о том, как он попал в ее квартиру, отпал сам по себе.

– Я сошла с ума, - пробормотала Элейн себе под нос. – Я всегда знала, что добром это не закончится.

– Нет, - покачал головой, сидевший напротив, молодой человек. – Вы ошибаетесь.

– Ваше присутствие сейчас и здесь упрямо убеждает меня в моей правоте, - нервно улыбнулась Элейн.

В ответ он встал и подошел к стерео системе, что стояла на тумбе у стены, выбрал диск и вставил в проигрыватель.

– Вы танцуете? – он посмотрел на Элейн, когда из колонок потекла медленная мелодия.

– С привидениями? – происходящее начинало ее забавлять.

– Со случайными гостями, - поправил он ее и, приблизившись, протянул руку, приглашая на танец.

Элейн вложила пальцы в его ладонь и встала. Он выглядел абсолютно естественно, если конечно не считать, что считался мертвецом последние тридцать шесть лет. Они прошли на середину комнаты, и он начал кружить ее в медленном танце.

– Так что насчет вечности? – даже если все происходящее и казалось полным бредом, Элейн решила идти до конца.

– Боюсь, я не в силах вам этого объяснить, - его голубые глаза смотрели ей прямо в душу.

– Отчего же, мистер Геллард? Я думала, вы в курсе.

– И да, и нет, - он несколько смутился. – Я действительно не смогу объяснить.

– Хорошо, а где же тот, кто сможет? Где он?

– Кто?

– Алан!

Он ответил не сразу.

– Я не знаю, - произнес он через минуту.

– Это ложь, - она смотрела ему прямо в глаза, уже не пугаясь его пронзительного взгляда.

– Нет… возможно.

– Что вообще сейчас происходит?

– Мы танцуем!

– Только лишь?

– Еще я нарушаю правило.

– Почему?

– Вы мне нравитесь, Элейн.

– А что за правило?

– Не делать глупостей.

– Алан, никогда не делает глупостей, верно?

– Верно, - на его губах заиграла мягкая улыбка. – Я, к сожалению, не такой как он. Я слабый, я поддаюсь желаниям, я слушаю сердце…

– Как я, - Элейн крепче сжала его ладонь и почувствовала, что она была теплая и мягкая, как у нормального живого человека. – Эвелин?

– Что?

– Я заслуживаю узнать правду?

Он не ответил. В это время мелодия сменилась, но они продолжили кружиться по комнате.

– Пожалуйста, - с мольбой посмотрела на него она.

Он продолжал хранить молчание.

– Мистер Геллард, вы же сказали, что я вам нравлюсь. Почему же вы не хотите рассказать мне правду?

– Именно по этой причине я и не могу этого сделать, - признался он.

– Вы хотите, чтобы я до конца своей жизни изводила себя поисками и догадками?

– Здесь я, в любом случае, бессилен. Вы все равно будете искать… - он сделал паузу. – Только надеюсь, не меня.

Мелодия смолкла, а новая почему-то не началась. Он отпустил ее руку и отстранился. Была глубокая ночь, и в комнате нависла мертвая тишина. Они стояли, глядя друг на друга, и не решались нарушить молчание.

– Тогда зачем ты пришел? – едва слышно спросила она.

Он опустил глаза и продолжал молчать. Затем он прошел к креслу, на котором некоторое время назад сидела Элейн, и поднял с пола упавшие листки бумаги.

– Однажды мой друг сказал мне, что все гениальное – просто, - глядя на исписанную бумагу, начал он. – Не надо долго искать и глубоко копать, чтобы постичь истину. Не надо до бесконечности биться в закрытые двери, а потом хвалиться потраченным на это временем. Надо просто заглянуть в себя, - он повернулся и посмотрел на Элейн. – Я пришел потому что, ты единственная, кому удалось его понять.

– Его? – переспросила Элейн. – Алана? Твоего друга? Что же в этом удивительного…

Она запнулась, увидев движения рук ее гостя: Эвелин переставил местами листы бумаги, меняя расположения половинок уравнения.

– Он сделал это намеренно, - произнес он. – Не там поставил знак равенства. Первую часть уравнения он отдал мне, а решение оставил у себя. Он предугадал, что кто-то, а в нашем случае, этим человеком оказалась ты, сначала найдет его половину.

– И… и что?

– На самом деле Алан не пытался упростить первоначальное математическое выражение. Наоборот, он разбил его на отдельные части, усложнил, раскрыв сущность явления. Он сделал все наоборот, за один день решив проблему, над которой бился долгие годы!

– Я все равно ничего не понимаю…

– Вот представь, тебе подносят блюдо, которое тебе очень нравится. Ты съешь его, но никогда не сумеешь приготовить сама. А представь, если тебе преподнесут рецепт.

– А какой смысл не там ставить знак равенства?

– Алан не знал, кто именно найдет его тайник и хотел перестраховаться, - он приблизился и с улыбкой протянул ей листки. – Думаю, теперь твой друг сумеет разобраться. Объясни ему все.

– Мой друг? Кларенс? Ты знаешь о Кларенсе?!

Эвелин кивнул в ответ.

Элейн взяла уравнение из его протянутой руки.

– У меня смутное предчувствие, что ты сейчас попрощаешься и растворишься в воздухе, - произнесла она.

– Нет, - покачал он головой. – Я выйду через парадную дверь…

– Навсегда, - закончила она вместо него.

В глазах Гелларда сверкнул хитрый огонек.

– До ближайшей новой глупости, - подмигнул он ей. 

***

Кафе «Старбакс» как всегда было переполнено посетителями. Протиснувшись сквозь толпу стоявших в очереди перед кассой людей, Элейн прошла к дальнему столику у окна. Кларенс уже был там и даже купил ей горячего шоколада со сливками.

– Привет, - он поднялся ей навстречу. – Извини, что в очередной раз отнимаю у тебя время.

– Привет, - улыбнулась она. – Не извиняйся, я все равно ничем не занята.

Они сели за столик, и Элейн посмотрела на пластиковый стаканчик с напитком.

– Это для меня?

– Конечно. Угощайся.

– Спасибо, - она разорвала бумажную упаковку трубочки и вставила ее в специально отверстие в крышке стакана.

Наблюдая за ней, Кларенс заметил, как у нее дрожали руки.

– Ты в порядке? – осторожно поинтересовался он.

– Да, все хорошо, - отозвалась Элейн. – Как у тебя дела?

– Ну,.. все хорошо, - он затеребил в руках салфетку. – У меня сегодня с утра было два семинара. Кстати, скоро начну уже читать лекции, как только получу степень Доктора философии.

– О, это здорово, - она сделала несколько глотков горячего шоколада.

– Я стараюсь…

Кларенс осекся, внимательно наблюдая за своей собеседницей. Несмотря на все усилия, Элейн не могла скрыть собственную нервозность и усталый вид.

– С тобой точно все в порядке? – спросил он.

– Я не спала всю ночь, - глухо ответила она.

– Что-то случилось? – в его голосе послышалась тревога.

– Да, моя болезнь внезапно начала прогрессировать. Раньше я думала, что могу это контролировать…

– Постой, постой! О какой болезни ты говоришь?! – Кларенс сжал в ладони ее пальцы.

Элейн подняла на него внимательный взгляд.

– Помнишь, я рассказывала тебе, почему бросила практику? – начала она. – Я слишком сильно ощущала страдания тех людей, которым старалась помочь. Я словно становилась ими, ощущала то, что переживали они, а это было очень тяжело. Очень тяжело нести в себе столько боли, и иногда кажется, что твоя собственная жизнь пуста и бессмысленна.

– Ты слишком впечатлительна…

– Да, ты прав. Моя впечатлительность сыграла со мной злую шутку.

– Это как?

– Я не просто чувствую людей, теперь я начала их видеть. На научном языке это называется галлюцинации.

– У тебя галлюцинации? – удивленно переспросил Кларенс.

– Возможно, - Элейн взяла в рот трубочку и начала пить шоколад. – Хотя это можно проверить.

– Проверить что? – не сразу понял он.

– Проверить, съехала у меня уже крыша или нет.

Элейн отложила стаканчик и достала из сумки уже знакомые пожелтевшие листки бумаги.

– Помнишь, это уравнение? – она разложила перед ним листы в первоначальном порядке.

– Помню, - кивнул он.

– А что если мы сделаем так? – она поменяла местами половинки уравнения.

– И что? – с любопытством наблюдал за ней Кларенс.

– Посмотри сейчас на уравнение. Можешь что-нибудь сказать?

Он молча наклонился и стал рассматривать ход вычислений.

– Обратный процесс? – произнес он. – Интересный метод, но зачем? Хотя… Подожди-ка…

Он замер и, глядя на уравнение, начал что-то пальцем выводить на столе. Через минуту он достал из своей сумки, что висела на спинке его стула, тетрадь и ручку и начал что-то вычислять на чистом листе. Стараясь не помешать, Элейн, затаив дыхание, наблюдала за ним.

Наконец, Кларенс перестал писать, взял в руки листки с половинками уравнения и снова начал недоуменно их разглядывать.

– Этого не может быть… - пробормотал он.

– Не может быть чего? – терпеливо спросила Элейн.

– Во-первых, это уже далеко не математика, - поднял на нее взгляд Кларенс. – Кстати, я и не догадывался, что Алан Маршалл увлекался физикой.

– И что?

– Ну… - он снова посмотрел на записи. – Это конечно очень странно, но при перемене местами двух половинок уравнения, смысл данного равенства действительно меняется. Вначале я думал, что Маршалл повторил достижение Эйнштейна и вывел собственное уравнение гравитационного поля, хотя я не мог понять, зачем ему это понадобилось. Кроме того, меня сбивало с толку изменение в уравнении известных показателей. Но теперь я понял, что он сделал с точностью до наоборот. Он изменил элемент и разбил уравнение на составляющие настолько, насколько это было возможно, максимально разложил его… И этот новый показатель… Если честно, я не знаю, что это такое и что он измеряет, но мне в голову почему-то упрямо лезет один и тот же ответ…

– Какой ответ? – она напряглась в ожидании.

– Космологическая постоянная. Очень малая величина, которой иногда пренебрегают. Шварцшильд вывел свою метрику именно без учета этой постоянной. Маршалл заменил ее на другой показатель, и что-то мне подсказывает, что это постоянная, которая характеризует не вакуум, а… а земную атмосферу. Он вывел новую метрику, динамическое решение уравнения Эйнштейна-Гильберта для кротовины, которая находится… например прямо рядом с нами!

– Ты уверен? – с сомнением посмотрела на него Элейн.

– Нет, - покачал головой Кларенс. – Но это единственное, что приходит мне в голову. Более того, мне почему-то кажется, что это уравнение может позволить обнаружить эту самую кротовую нору. Если точно знать, что означает каждый показатель, то можно… - он осекся. – О Господи!

– Что?! – Элейн нервно схватила его за руку.

– Совсем недавно я читал в одном научном журнале статью о том, что своеобразные мосты в параллельные изменения существуют в определённых местах в пространстве, - едва слышно заговорил он. – Они могут появляться и исчезать, а могут постоянно находиться на одном и том же месте. Некоторые люди, которые изучают учения тибетских лам, обладают специальными техниками нахождения мостов между мирами, - Кларенс поднял взгляд на собеседницу. – По всей вероятности это уравнение это научный метод записи необходимых условий и показателей, которые указывают на то самое место, где есть или же может образоваться кротовина. Тот, кто разберет каждый элемент этого разложенного уравнения…

– Сможет попасть в параллельный мир, - закончила вместо него Элейн.

– Да, - кивнул он. – И, возможно даже, в какой-то определенный параллельный мир, - Кларенс отложил листки с уравнением и подпер пальцами виски. – Я и представить себе не мог, что Алан Маршал работал над чем-то подобным.

– Думаю, это было дело всей его жизни, - заметила Элейн.

– А как ты узнала, что половинки уравнения можно переставить?

Она ответила не сразу.

– Знаю, это прозвучит, как полное безумие, - Элейн потерла переносицу. – Но вчера в моей квартире был Эвелин Геллард… живой. Он показал мне, как надо правильно читать уравнение и сказал, что теперь ты непременно разберешься… Я решила, что у меня галлюцинации. Но теперь я знаю, что это не так, - она вздохнула и повернулась к окну. – Алан Маршалл раскрыл тайну путешествия между мирами, и его друг постоянно пользуется этой техникой, чтобы возвращаться в этот мир. Поэтому дом Эвелина никак не продается. Хозяева не верят в привидений, но не могут не признать, что в доме творится нечто сверхъестественное, а его давно умерший хозяин периодически посещает свой особняк. Родственница Гелларда была счастлива избавиться от писем и альбома в надежде, что это отвадит призрака. Но Эвелин не призрак, - она вновь посмотрела на Кларенса. – Вчера я касалась его руки. Это была плоть нормального живого человека.

– А их смерти? 

– Инсценировка, - покачала головой Элейн. – У меня смутное подозрение, что обе могилы пусты.

– Вряд ли тебе позволят провести эксгумацию, - заметил Кларенс.

– Ну, вообще-то я могла бы этого добиться, - улыбнулась она. – Поговорила бы с родственниками Гелларда, наплела мы какую-нибудь мистическую чепуху. Они бы согласились выкопать гроб. Только я не буду этого делать.

– Почему? – удивился он.

– Гроб пуст, Кларенс. Представь, какой поднимется переполох, если правда всплывет на поверхность. А зачем мне раскрывать эту тайну? Ведь они доверили ее только мне.

– Ты права, - он вздохнул.

– К тому же, кто знает? – с загадочной улыбкой добавила Элейн. – Может, Эвелин еще навестит меня?

 Эпилог

День медленно клонился к закату, и робкие лучи солнца, проникнув сквозь кроны деревьев, играли неяркими бликами на поверхности скамейки, на которой сидела Элейн. В ее руках было два пожелтевших от времени листка, исписанных ровным аккуратным почерком, а перед глазами стояла четкая картина. Видение? Нет. Интуиция? Скорее нечто похожее на шестое чувство, раньше упрямо отбрасываемое девушкой, как попытка выдать желаемое за действительное. Хотя вполне возможно, что это была всего лишь игра ее бурного воображения.

Как бы то ни было, но Элейн видела двух молодых мужчин, сидевших, развалившись в креслах, перед распахнутыми балконными дверьми, сквозь которые было видно на удивление чистое звездное лондонское небо. Один из них был в элегантном сером костюме, белой рубашке и ярком галстуке, небрежно ослабленным в узле. На втором были светлые брюки, голубая рубашка с расстёгнутым воротом и синий клубный пиджак.

В руке хозяина строгого костюма покоился бокал с недопитым виски. Казалось, увлеченный разговором, он и вовсе забыл о нем. Взгляд его друга был устремлен в небо.

– Позволь мне сделать это первым, - голос Эвелина прозвучал приглушенно, но достаточно настойчиво. – Если что-то не получится, то мир всего лишь лишится очередного бездельника, а не гения, который ему гораздо нужнее, чем я.

Алан хранил молчание.

– Гению нужен бездельник, который вытаскивал бы его из ямы наваждения, разрушающего его самого, - наконец, ответил он.

– Бездельников много, а гений всегда только один, - возразил Геллард.

– Ты прав, - перевел на него взгляд Маршалл. – Возможно бездельников столько же, сколько и звезд на этом небе, но только одному достается вторая половина души гения.

Он потянулся к невысокому столику рядом с креслом и, взяв с него два листка бумаги, протянул один из них другу.

– Если хочешь идти первым – это твой выбор, - произнес он. – Ты сделал для меня так много, что отказать тебе в твоей просьбе было бы, по меньшей мере, черной неблагодарностью. Только не забудь спрятать свою половину для того, кто когда-нибудь пожелает ее постичь.

– Половину моей души? – усмехнулся Эвелин, и его большие глаза заискрились задорным блеском.

– Возможно и так, - хитро улыбнулся в ответ Алан. 

***

– Привет!

Элейн подняла глаза и увидела стоявшего возле ее скамейки Кларенса.

– Привет! – улыбнулась она в ответ и подвинулась, чтобы он смог присесть рядом.

– Я сегодня кое-что сделал, - он снял с плеча сумку и опустился на освободившееся место. – Я позвонил Сьюзан… Я подумал, что мы с ней… можем встретиться, куда-нибудь сходить.

– Это правильно, - одобрительно кивнула она. – Что бы ни было в прошлом, жизнь не останавливается, и ты должен хотя бы попытаться начать все сначала.

– Я бы никогда не сделал этого, если бы не ты, - признался Кларенс. – Ты все еще думаешь о них? – улыбнулся он, заметив листки бумаги в ее руке.

– Я буду ждать его, - посмотрев вдаль, задумчиво ответила Элейн. – Я знаю, он слышит меня… Он придет.

– Который из них? – Кларенс хитро прищурил глаза.

– Тот, который способен на глупости и безумства, - повернулась к нему она. – В этом мы с ним неизменно похожи.

 

 

09.2013